Катынский лабиринт

архивы, да так, что дым стоял коромыслом». Верно, жгли архивы, но не все подряд, о чем я уже писал: уничтожались определенные категории документов — остальные эвакуировались. Полагаю, катынские материалы все же уцелели. Справки о польских военнопленных, составленные в НКВД по запросам руководства, помечены более поздними, нежели названная Овидием Александровичем, датами — одна из них. в частности, декабрем 1943 года. Следовательно, в декабре 1943-го существовали и документы, на основании которых она составлена.

Что же касается возможности привлечения к уголовной ответственности оставшихся в живых исполнителей катынской акции… Вот что сказал Николасу Бетеллу ответственный работник ЦК КПСС Валентин Алексеевич Александров, многое, кстати, сделавший для политического решения проблемы: «Мы не исключаем возможность судебного расследования или даже суда. Но вы должны понимать, что советское общественное мнение не целиком поддерживает политику Горбачева в отношении Катыни. Мы в Центральном Комитете получили множество писем от организаций ветеранов, в которых нас спрашивают, почему мы порочим имена тех, кто лишь исполнял свой долг в отношении врагов социализма».

Существует и еще одно. более веское препятствие к суду над палачами — его назвал мне известный правозащитник, народный депутат РСФСР ныне покойный Револьт Иванович Пименов: посадить бериевцев на скамью подсудимых означает применить обратную силу закона.

И еще об архивах. Приведу отрывок из письма, автор которого просил не называть себя:

«На каждого человека, попавшею в орбиту деятельности органов, заводилось дело (различных категорий оперативного учета), существовавшее независимо от того. возбуждалось ли уголовное (следственное) дело, заполнялись учетные карточки. После ликвидации бериевщины усилиями его приспешников, возглавлявших на первых порах КГБ, большинство архивных дел и картотек было уничтожено, но должны сохраниться акты об уничтожении этих дел и номенклатурные книги с перечнем этих дел в тех органах, где они велись. До этих сугубо канцелярских документов руки обычно не доходят, а чиновники берегут их пуще глаза, ибо за секретный документ, уничтоженный без акта, можно и «сесть».

И далее:

«Исключено, чтобы отсутствовали архивные личные дела на генералов и офицеров органов 30-40-х годов. Из послужных списков в них можно проследить все должности, а из аттестаций — практическую деятельность».

Вот для того, чтобы было ясно, где и что искать, публикую обещанное продолжение списка сотрудников НКВД-НКГБ, имевших непосредственное отношение к катынской акции:

Л. Ф. Баштаков жив, недавно давал показания следователям Главной военной прокуратуры СССР о расстреле в Орловской тюрьме в октябре 1941 г. Марии Спиридоновой и группы военачальников.

И отдельно — сотрудники Управления НКВД по делам о военнопленных и интернированных:

Глава 4. ЛЖЕЭКСПЕРТЫ

В этой главе речь пойдет о судебно-медицинской экспертизе эксгумированных в Катыни трупов — вернее, экспертизах. Это один из важнейших аспектов проблемы, ведь именно на заключениях экспертов базируются две взаимоисключающие версии катынских расстрелов. Сегодня, когда вопрос о виновниках катынской бойни решен и, следовательно, выводы советской комиссии, возглавлявшейся Н. Н. Бурденко, официально дезавуированы, такой анализ может показаться излишним. Мне тем не менее он представляется необходимым по крайней мере по двум причинам.

Во-первых, мы должны знать, как возникла, формировалась и корректировалась лживая советская версия, кто ее авторы: история фальсификаций — тоже история. Во-вторых, судя по сообщениям ТАСС, основанием для пересмотра официальной советской точки зрения явились недавно обнаруженные архивные документы — до этого таких оснований, стало быть, не существовало. На протяжении 46 лет номенклатурные советские историки, юристы, политические деятели и партийные функционеры ссылались на «авторитетное мнение» комиссии Бурденко как на убедительное доказательство вины нацистов, материалы же предшествующих экспертиз раз и навсегда были объявлены провокационными, фальшивыми или уж как минимум тенденциозными. Вот и посмотрим, насколько безупречен документ, подписанный членами советской Специальной комиссии, и наоборот насколько основательны обвинения в адрес тех экспертов, чьи выводы противоречат бурденковским.

Прежде всего уточню: катынских комиссий было не две, как полагают многие, а три. и каждая зафиксировала свои выводы в соответствующем документе. Первым же могилы вскрыл Герхард Бутц, возглавлявший судебно-медицинскую лабораторию группы армий «Центр». Профессор Бутц также представил свой отчет.

Кроме того, существуют два текста, трактующие не судебно-медицинские вопросы, а обстоятельства катынского убийства: рапорт секретаря тайной полевой полиции Людвига Фосса и «Сообщение» Специальной комиссии Н. Н. Бурденко, составной частью которого является акт экспертизы профессора Прозоровского и его коллег. Здесь мы эти документы рассматривать не будем.

Наконец, в нашем распоряжении имеется довольно много всевозможных материалов, проливающих дополнительный свет на условия и методы работы экспертов.

Вообще следует признать, что раскопки 1943 года хорошо документированы. Отбирая материалы для этой главы, я решил остановиться прежде всего на недавно обнаруженных или труднодоступных для советского читателя источниках.

Главный аргумент адептов советской версии угадать нетрудно: все, кто побывал в Катынском лесу при немцах, или, будучи убежденными врагами СССР, лгали сознательно, или вынуждены были искажать факты под давлением обстоятельств, или, в самом крайнем случае, были введены в заблуждение организаторами экспертиз и «экскурсий». В этой связи внимание неизменно обращалось на состав международной комиссии — из 12 ее членов лишь один являлся представителем нейтральной страны, остальные прибыли из союзных Германии или оккупированных ею стран. По этой же причине было отказано в доверии комиссии Польского Красного Креста: приняли предложение немцев — следовательно, коллаборанты (по советской терминологии тех лет — «пособники»). Нельзя, по мнению единомышленников Бурденко, полагаться и на свидетельства членов делегаций общественности и пленных: их силой заставили участвовать в пропагандистской кампании. При этом совершенно не принималось во внимание естественное для всякого поляка стремление выяснить подлинную судьбу военнопленных офицеров или такая нравственная категория, как профессиональный долг медика.

Начну с документа, впервые опубликованного в 1989 году. Его автор литератор Фердинанд Гетль находился в составе первой польской делегации, вылетевшей из Варшавы в Смоленск 11 апреля 1943 года, то есть еще до официального немецкого сообщения о катынских могилах. Отчет написан в 1946 году в Лондоне; первый вариант отчета от апреля 1943-го, переданный Гетлем в Польский Красный Крест, по- видимому, утрачен. В декабре 1945 года Гетль эмигрировал из Польши, так как за ним охотились органы безопасности. Оригинал документа хранится в лондонском музее им. Сикорского.

«В первых числах апреля 1943 года мне позвонил секретарь Общества писателей и журналистов, а во время оккупации один из членов так называемой Литературной комиссии Главного попечительского совета, Владислав Зыглярский и сообщил, что меня срочно разыскивает д-р Грундман из «отдела пропаганды управления Генеральной Губернией». Поскольку я подумал, что это имеет отношение к кухне при клубе Союза писателей, я сперва отправился в город разузнать, не произошло ли чего на кухне. А в это время Грундман, узнав, что я живу на улице Мицкевича, 56 на Жолибоже, приехал ко мне домой на машине. Не застав меня, он повторил жене, что у него ко мне очень срочное дело, и записал номер