В прошлое воскресенье причащалась, в четверг соборовалась, и в субботу на службе была, подпевала на клиросе. Соседку просила:
— Ты ж, Ольга, готовься на Пасху артос печь. У меня уже сил не остается.
Я приехал утром на службу, а Степан Филиппович у паперти стоит и говорит:
— А Александровны не будет сегодня.
А я, даже когда его заплаканного увидел, не понял толком. Подумал сначала, что болезнь одолела…
Болела, болела в последнее время Валентина Александровна. Чуть более года назад кардиологи сказали, что у нее серьезные неполадки с сердцем, и надо делать операцию. Хотя безусловно благополучного исхода не обещали.
Дорого эта операция стоит. Очень дорого для нашей местной жизни — тысячу долларов. Дети сказали, что соберут эту сумму, а мать не согласилась. И не потому, что не хотела копейку от детей забирать. Сказала просто:
— Сколь даст Бог прожить, столько и надобно.
Александровна — одна из зачинательниц нашего прихода. После 36-летнего перерыва, когда закрыли, а потом и разрушили старый храм, начали они с мужем да еще с десятком верующих по начальствам бегать, приходскую жизнь возобновлять, новый храм строить. Не без ее стараний и молитв и меня определили в Ребриково настоятелем. Увидели молодого и неопытного в городском храме и — к Владыке. Так и «оженили». Первый год все сбежать хотел, да такие, как Александровна, не отпустили.
Мало осталось тех, кто возрождал православную жизнь. Пополняется синодик ежегодно.
Еще до болезни своей Александровна безропотно взвалила на себя обязанность кормить приходских гостей и в праздники, и в будни. Местное же священство, собирающееся у нас, кроме традиционной донской рыбки, всегда расхваливало квас. Его Александровна готовила по только ей ведомому рецепту, к завершению трапезы ставила на стол большое ведро и самолично угощала каждого гостя…
Колдуй баба, колдуй дед…
Звонок в дверь.
— Отец Александр, мне молитва нужна.
Соседка, с крайне растрепанным и жалостливым лицом, этак вопросительно-просяще требует немедленного решения ее проблемы.
— Какая еще молитва?
Вид у меня не лучше соседкиного. Два дня кладбищенских служб, с требами и торжествами- панихидами Дня Победы, поубавили силушку. Выгляжу крайне неприглядно для священника: мятый халат, удрученная образина и голые ноги… И уставился я на свою ровесницу-соседку, относящуюся к церкви, как к бытовому комбинату по оказанию услуг, крайне недружелюбно. Но соседке мой вид, по всей видимости, был абсолютно до лампочки.
— Дайте молитву матери Марии!!!
— Кому?
— Божьей Матери, ее ж Марией звали?
— Марией.
— Вот мне и надо, как раз ей самой.
Начал объяснять, что молитв Богородице очень много. Не понимает.
— Зачем вам молитва?
— Так мой, сволочь, после митинга в парке назюзюкался и ключи потерял, всю связку: и от квартиры, и от дачи, и от машины….
— Молитва-то зачем нужна? Богородица при чем? Чтобы найти помогла?
Говорю, а сам думаю: ну, не может же быть такого, чтобы моя соседка, ходящая в храм лишь за крещенской водой в январе, резко укрепилась в вере и так на Богородицу уповает. С сомнением и недоверием к подобному преображению нашел на полке молитвословчик, ткнул пальцем в первую попавшуюся Богородичную молитву.
— Подойдет такая?
— Да любая пойдет, лишь бы святой Марии. А косынку я уже привязала.
Я окончательно перестал что-либо понимать.
— Какую косынку?
— Отец Александр, неужели вы не знаете, что, когда что-то потеряешь, надо к ножке стула привязать косынку и три раза прочесть над ней молитву… Чему вас в семинариях учат?
Соседка рассерженно развернулась и, даже не поблагодарив, ушла к себе. С косынкой общаться.
Имя в синодике
Самый дальний хуторок моего прихода. Отпевание. Сухонькая старушка за девяносто лет тихонько отошла в мир иной, чем никого не удивила.
Родственники тихо переговариваются о судьбе старенького домика и усадьбы. Причем больше всего это интересует внуков и правнуков, так как сверстниц покойной в живых нет, а дети ее уже пенсионеры — им бы со своими усадьбами справляться Господь сил дал.
До начала отпевания поговорил с хуторянами о житье-бытье. Посочувствовал, что не заходит автобус в деревеньку, лежащую в стороне от трассы, и что до церкви добраться старикам никак не получается. Выслушал очередную историю о появившихся волках и непутевых мужиках-пьянчугах.
Тихо и мирно начали службу над покойной, пропели канон, дошли до «Плачу и рыдаю». Перед прокименом приподнял я погребальное покрывало и увидел, что крест, который должен быть в правой руке усопшей, опять вложили в левую. Поверье, против которого уже десяток лет борюсь и говорю проповеди, не изживаемо. Молча выслушивают, но делают по-своему. Логика же следующая: когда пред Богом предстанет, крест — в левой руке, а правой перекреститься необходимо.
Мои объяснения, что там уже креститься не надо, всерьез не воспринимаются. Рассказ о том, как почивший о Господе благоверный Александр Невский сам взял в правую руку крест, слушают благоговейно, но без последствий.
Я решил после разрешительной обернуть крестик молитвой, да и переложить в правую. Прочел. Вынимаю крестик, обворачиваю его снизу молитвой и пытаюсь вложить в лежащую поверх правую руку. Не пускает. Нажимаю сильнее, крест оказывается на положенном ему месте и тут … рука покойной сжимается, и мои пальцы остаются в ней.
Это надо пережить! Я не из пугливых. Да и погребения, к несчастью, — одна из регулярнейших служб приходского священника. Всякого насмотрелся. Но тут сердце у меня зашлось.
Спасибо, певчие заметили, как я побледнел, и поняли, в чем дело. Отгородили меня от народа и затянули что-то совершенно не по чину. По-моему, опять «Благословен еси Господи!». Распевали до тех пор, пока батюшка в себя не пришел…
До дня нынешнего помню эту цепкую, холодную старушечью руку, схватившую меня за пальцы, а имя бабули у меня в синодике в первых рядах, на архиерейском месте.
Харитоновна
На углу улочки, — а их всего три в этом селе, — стоит с закрытыми ставнями дом, пугающий меня
