После первых же минут боя «Граф Шпее» не показывал намерения схватиться с двумя маленькими крейсерами. После единственной серьезной атаки на «Эксетер» он на протяжении всего боя упорно двигался в западном направлении. И к этому его вынуждали «ничтожные» противники. За исключением короткого периода, когда его башня управления получила повреждения, Уошбурн грамотно управлял огнем. По его подсчетам, «Ахиллес» произвел около пятидесяти бортовых залпов. Действительное же их число оказалось двести десять.
Башни А и В на «Ахиллесе» произвели намного больше выстрелов, чем башни X и Y, которые могли вести огонь при угле поворота до тридцати пяти градусов. Орудия башен А и В так раскалились, что на них облупилась краска, они начали расширяться внутри кожухов и не могли «накатываться» после выстрела. Другими словами, они откатывались и оставались на месте. Расчеты довольно быстро поняли, что хороший удар по горячему казеннику быстро приводит их «в чувство».
В башне В возникла временная задержка с подачей снарядов. Расчеты продолжали вести огонь, забирая снаряды из штабелей. Когда же закончились бронебойные снаряды, дошла очередь до двух учебных снарядов, также хранившихся на стеллажах. Артиллеристами башни были новозеландцы, а они всегда были людьми действия. Командир расчета Сомервиль прикрикнул:
– Чего ждать! Заряжай их тоже!
Они также отправились по назначению, и Уошбурн, случайно встретившийся после войны в Гамбурге с артиллеристом «Графа Шпее», узнал, что один из учебных снарядов влетел в кают-компанию и закончил свой путь под койкой уоррент-офицера, немало озадачив последнего.
Насколько нам известно, примерно в 7:40 Харвуд прервал бой и под прикрытием дымовой завесы увел «Аякс» и «Ахиллес» – к изрядному разочарованию Уошбурна. В течение последних десяти минут у него появилось впечатление, что его снаряды наносят серьезные повреждения противнику, и он горел желанием продолжать бой. Правда, он позабыл, что очень скоро ему просто нечем будет наносить противнику повреждения. Он все еще ругался, когда его вызвал капитан Парри:
– Сколько снарядов осталось, артиллерия?
– Понятия не имею, – честно ответствовал Уошбурн. – Выясню и доложу.
Переговорив по телефону со всеми башнями, он записал полученные данные на спичечном коробке и сложил их в столбик. После этого он вызвал мостик и доложил уже гораздо более мирным тоном:
– Капитан, сэр!
– Да? – ответил Парри.
– Мы израсходовали двенадцать сотен снарядов. В погребах осталась одна треть боезапаса. Кочегары добровольно вызвались переносить боеприпасы от кормовых башен к носовым. Этим они сейчас и занимаются.
Парри сказал:
– Всем спасибо. С вами все в порядке?
– У нас есть потери, – ответил Уошбурн, – и это большая трагедия. Все остальное в порядке.
Кузнецы уже некоторое время усердно трудились над изувеченной дверью, и она, наконец, с визгом открылась. Санитары вошли в башню управления и стали выносить раненых и убитых. И тут Уошбурн впервые заметил, что сержант Тримбл, сидящий рядом с ним, странно побледнел. За все время боя он ни разу не открыл рот. Уошбурн спросил:
– Что с вами, Тримбл?
Тот медленно ответил:
– Ничего страшного, сэр. Сейчас я схожу в лазарет, и мне окажут помощь. У меня пара царапин на том месте, на котором сидят. – Он встал, кивнул и, никем не поддерживаемый, пошел к выходу. Сиденье его стула было разодрано осколком и все пропиталось кровью.
На корабле царило приподнятое настроение. На мостик и в башню управления один за другим шли морпехи, чтобы своими глазами увидеть разрушения. Верхняя палуба выглядела весьма неприглядно, не так из-за вражеских осколков, как от огня собственных орудий. К Кобурну прибежал посыльный – его карманы бугрились от избытка конфет и шоколада. Поспешно прожевав то, что было у него во рту, он доложил:
– Завтрак готов к раздаче, сэр.
Кобурн ответил:
– Очень хорошо. А откуда у вас столько шоколада? Украли ключи от кладовой?
– Никак нет, сэр, – последовал ответ. – Я вошел туда вполне легально. Дверь снесло взрывом.
Чуть позже от коммодора поступило предложение сыграть сигнал «Улучшение состояния» и выдать каждому члену команды порцию рома. Приказ был принят на ура, а Уошбурн был особенно впечатлен внезапно пробудившейся добротой своего главного помощника, который на протяжении трех часов являлся в башню каждые пятнадцать минут и спрашивал, не нужно ли что ему, Уошбурну. Впоследствии он обнаружил причину этого непривычного для упомянутого Джо Мосфорда состояния. Когда сей невысокий и чрезвычайно медлительный человек шел по палубе по своим делам, ему навстречу попался матрос, несший бутылку с изрядным количеством рома, причем явно не в том направлении, куда несли все остальные.
– Эй, сынок, – окликнул юношу Джо, – куда ты это тащишь?
– Обратно, – последовал ответ. – Нам больше не нужно.
– То есть как это не нужно? – возмутился Джо. – А ну, дай это мне! – И несколькими глотками прикончил бутылку.
Такими были моряки на «Ахиллесе».
Вы, наверное, помните, что сразу после наступления рассвета капитан Белл ушел с мостика, оставив за себя лейтенанта-коммандера Смита. Его, конечно, проинформировали о замеченном дыме на горизонте и о двух сообщениях коммодора, но причин выходить на палубу у него, строго говоря, не было. Он лежал на койке и читал. Он снял только китель и ботинки и лежал на койке одетый.
Зажужжал сигнал тревоги – такой же звук издает разъяренная пчела. Капитан сразу сел и начал надевать ботинки, одновременно прислушиваясь к докладу. Голос Смита звучал отчетливо и неторопливо:
– Капитан, сэр, я полагаю, что «Шеер» находится у нас слева по курсу.
– Очень хорошо, – так же спокойно ответствовал Белл. – Играйте боевую тревогу.
Он аккуратно зашнуровал ботинки, взял китель и вышел на палубу. Через несколько секунд он уже стоял на мостике. Его каюта располагалась прямо под ним.
Еще на трапе он услышал визг боцманской дудки, крики помощников и возбужденные голоса юнг:
– Всем на боевые посты!
Горнист на мостике сыграл боевую тревогу. Белл слышал топанье множества ног по трапам и палубам, взволнованные голоса матросов. Повсюду раздавались громкие команды офицеров и старшин, приказывающие готовить орудия к бою.
На мостике также царила суматоха. Все бинокли были наведены на противника. По телефону и переговорной трубе передавались четкие и ясные приказы, словно тревога была не боевой, а учебной. Белл проследовал на свое место в передней части мостика, навел бинокль на противника, который уже был виден вполне отчетливо, и приказал:
– Поднять боевые флаги! Скорость двадцать восемь узлов.
Главный старшина-сигнальщик сказал:
– Есть, сэр, – и побежал в корму к переговорной трубе.
Штурман скомандовал:
– Двести сорок оборотов!
Белл снова взглянул на противника и сказал:
– Лево двадцать, – потом добавил, обращаясь к артиллеристу: – Открывайте огонь немедленно по готовности, – а потом к Смиту: – Передайте всем, что мы вступаем в бой с немецким карманным линкором.
В этот момент на мостике появился коммандер Грэхем. Он на бегу застегивал пуговицы на кителе. Бросив взгляд на противника, он переглянулся с Беллом, и тот взволнованно проговорил:
– Ну, наконец-то, коммандер, вот и он.
Грэхем кивнул и ответил:
