Японии, к берегам Америки.
'Всех более участия, — пишет академик К. М. Бэр, — возбуждает к себе Беринг, медленно подвигавшийся по Сибири до Охотска, чтобы иметь возможность управлять всеми отдельными экспедициями. Нельзя не удивляться его мужеству и терпению, вспомнив, что он должен был преодолевать невероятные трудности, строить в одно время в разных местах новые суда, высылать огромные транспорты провианта и корабельных потребностей через пустынныя дикия страны… Большая часть его сотрудников, как видно из позднейших донесений, обвиняла его в жестокости, с какою он упорствовал в продолжении Северной экспедиции'.
Из столицы, как это обычно бывает, казалось, что Беринг недостаточно энергичен, что дело продвигается слишком медленно.
'Из полученных Коллегией рапортов усмотрено только одно, что леса заготовляются и суда строются, и парусы шьются… Лесам надлежало давно быть приготовленным, а судам — построенным и парусам — сшитым'.
Адмиралтейств-коллегия требовала: 'В путь свой отправляться безо всякого замедления, не утруждая, яко излишними, безо всякого действия переписками'.
Снабжение огромной экспедиции, разбросанной по Сибири, требовало исключительной энергии. Только в 1738 году и только из Якутска к Юдомскому Кресту было отправлено: муки — 13896 пудов, сухарей — 593, круп — 2702 пуда… И так далее год за годом.
Свен Ваксель о Беринге:
'Он не раз говорил, что мол, нехитрое дело загнать людей в места, где они сами могут себя пропитать, а вот обеспечить их содержание — это дело, требующее предусмотрительности и разумной распорядительности'.
Георг Стеллер о Беринге:
'Беринг не способен был к скорым и решительным мерам, но, может быть, пылкой начальник при толиком множестве препятствий, кои он везде встречал, исполнил бы порученное ему гораздо хуже. Винить можно его только за неограниченное снисхождение к подчиненным и излишнюю доверенность к старшим офицерам. Знание их уважал он более, нежели бы следовало, и через то вперил им высокомерие, которое переводило их нередко за границы должного повиновения к начальнику'.
Беринг стремился не прибегать к наказаниям. К подчиненным он относился истинно по-отечески. Вот, например, его 'внушение' лейтенанту Михаилу Плаутингу:
'Ты сам знаешь больше моего, каков Писарев! Лучше, кажется, когда бешеная собака бежит, то отойди от нея… Ты упрямишься, а сам кругом виноват, и спесивишься, надеяся, что ты офицер и будто нельзя тебя штрафовать… Не знаю, в каких ты слабых командах служил, что столько упрям. Опомнись и побереги себя, ежели жаль голову… Никто своего счастия не знает. Может быть ты будешь адмиралом, как ныне произошёл Николай Федорович Головин, а прежде сего был у меня в команде подпоручиком'.
Надо, пожалуй, сказать несколько слов об упоминаемом здесь Г. Г. Скорнякове-Писареве — это фигура достаточно характерная для правителей Сибири середины XVIII века.
В прошлом директор Морской академии, обер-прокурор сената, Писарев за участие в заговоре против Меншикова был в 1727 году сечен кнутом и сослан в Сибирь. При очередной смене власти в столице и при постоянной нехватке кадров в Сибири его назначили вскоре начальником Охотского края и порта. Здесь Писарев, чувствуя себя безраздельным властителем, обирал и камчадалов, и купцов, издевался над подчиненными, вел праздный образ жизни. Впрочем, служилые люди из команды Писарева потребную службу несли 'исправно': строили высокие ледяные горы для катания, чтобы дамам не было скучно.
С приездом людей Беринга Охотск — всего-то сотня строений — разбился на два лагеря, два враждебных стана: Охотское правление и Экспедиционная слобода. Доносы в Санкт-Петербург текли рекой, жаль только, что ответы приходили (если приходили) через два-три года.
Нижние чины и ссыльные, измученные самодурством Писарева, бежали ('из окошка видать') в Экспедиционную слободу. 'Как некогда бегивали из России на Дон и в Запорожье', — высоким штилем доносит Писарев. Сам он насильственно захватывал людей Беринга, сажал их под арест; дело доходило и до пыток. Капитан-командору в свою очередь приходилось силой добиваться их освобождения.
Как тут не вспомнить: 'суровый век', 'неорганизованная страна'. И как не оценить все, что делал и сделал Беринг…
Только к 1740 году пакетботы 'Святой Петр' и 'Святой Павел' были построены и, перезимовав на Камчатке (здесь был основан 'град святых Петра и Павла' — современный Петропавловск-Камчатский), 24 мая 1741 года вышли в плавание к берегам Америки.
'Святым Петром' командовал Витус Беринг, 'Святым Павлом' — Алексей Ильич Чириков. Хоть и была договоренность держаться рядом, но 20 июня пакетботы в тумане разошлись.
Оба они достигли берегов Америки, 'Святой Павел' двумя сутками ранее. Но плавание А. И. Чирикова — отдельная тема. Мы же последуем за капитан-командором.
Шестнадцатого июля со 'Святого Петра' заметили 'необычайно высокие горы, покрытые снегом'. Однако из-за противного ветра смогли подойти к берегу только двадцатого.
Берег Америки!
Стеллер: 'Всякий легко себе вообразит, как велика была радость… Со всех сторон обратились с поздравлениями к Капитану, до которого более всех относилась честь открытия. Однако ж Капитан не только что весьма равнодушно выслушивал эти поздравления, но, рассматривая берег, даже стал пожимать плечами'.
На берег были посланы большая лодка, чтобы подробнее разведать бухту, и шлюпка, чтобы разыскать питьевую воду. Софрон Хитрово, который командовал лодкой, доложил, что между островами имеется удобный рейд, где можно укрыться от ветров. На одном из островов он обнаружил несколько небольших построек, но сами жители, видимо, попрятались. Люди со шлюпки нашли пресную воду и заметили два еще дымившихся костра.
Наверное, все мечтали отдохнуть, побродить по земле. Необходимо было попытаться наладить контакты с местными жителями, необходимо обследовать эти берега.
Но Беринг не хочет задерживаться ни одной лишней минуты. Решено запастись свежей водой и немедленно отправляться в путь.
'Мы приехали сюда лишь для того, чтобы привезти американской воды в Азию', — ядовито замечает Стеллер.
Только с большим трудом, после громкого скандала натуралисту удалось добиться разрешения на несколько часов сойти на берег.
Стеллер: 'Время, затраченное здесь на исследование, обратно пропорционально времени, затраченному на приготовления: десять лет продолжались сборы и только десять часов пошли на дело'.
Впрочем, Стеллер отчасти даже оправдывает Беринга, цитируя его слова: 'Мы теперь воображаем, что все открыли, и строим воздушные замки; а никто не думает о том, где мы нашли этот берег? Как еще далеко нам до дому? Что еще может с нами случиться? Почем знать, не будем ли мы задержаны здесь пассатными ветрами? А берег нам незнакомый, чужой, провианта на прозимовку не хватит!'
Осторожность Беринга можно понять.
Как раз в эти дни пропали без вести пятнадцать человек со 'Святого Павла', посланных Чириковым на двух шлюпках к берегу. Незнакомый, таящий неведомые опасности берег… Но Беринга пугает главным образом обратный путь, 'прозимовка'.
Вспомните, 'нехитрое дело загнать людей (больше семидесяти человек!) в места, где они сами могут себя пропитать, а вот обеспечить их содержание…'.
И все-таки нельзя не согласиться, в данном случае, Беринг мог и должен был действовать более решительно, мог бы проявить большую научную и просто человеческую любознательность. Единственное извинительное обстоятельство можно усмотреть, пожалуй, только в том, что на корабле уже начиналась цинга, болен был и сам капитан-командор.
Возвращение, как свидетельствует Свен Ваксель, старший офицер 'Святого Петра', было действительно не легким:
'Вместо того чтобы плыть, как мы рассчитывали, до 65°, мы вынуждены были спуститься к югу до 62°,
