удивляться его энергии. В списке рукописей Стеллера реестры семян, трав, рыб, птиц, минералов, 'Описание морских зверей', 'Описание гнезд и яиц птичьих', 'Описание пауков и других насекомых', 'Описание лекарств, употребляемых от русских народов' и даже совсем уж диковинное 'Описание выбрасывающихся из моря вещей'.
Неизданные рукописи после смерти Стеллера — а жизнь его клонится к концу — были отчасти использованы С. П. Крашенинниковым в его знаменитом 'Описании Земли Камчатки'. Но большинство из них до сих пор не разобрано.
Нет нужды противопоставлять имена двух замечательных естествоиспытателей, как это нередко делают биографы. Крашенинников, впоследствии академик, а тогда еще студент, формально был подчинен Стеллеру. Но он прибыл на Камчатку тремя годами раньше и фактически проводил исследования самостоятельно. Студент Крашенинников, как и адъюнкт Стеллер, был полностью поглощен научной работой.
Можно думать, что взаимоотношения двух ученых не омрачались раздорами. Известно, например, что Стеллер хлопотал перед сенатом об увеличении жалованья студентам ('о которых особливом прилежании представить можно') Степану Крашенинникову и Алексею Горланову. 'Как оные из С.-Петербурга отправились, то были еще в молодых летах и малы, — пишет Стеллер, — а ныне уже находятся в совершенном возрасте и из определенного им жалования ста рублей провианту купить и лошадей нанять не могли б, ежели б оным я помощи не учинил из моих собственных денег взаим'. В свою очередь Крашенинников в своем классическом труде многократно уважительно ссылается на Стеллера и прямо цитирует его рукописи.
Адъюнкт занимался на Камчатке не только научной работой. Именно он еще в январе 1741 года — организовал в Большерецком остроге первую на Камчатке школу, чтобы 'обучать казачьих и иноземческих детей русской грамоте'. И не только организовал, но и содержал на собственные средства. Некоторое время спустя вторую школу открыли в Петропавловске Беринг и Чириков.
В Большерецке учителем стал приглашенный Стеллером ссыльный Иван Гуляев, который учил детей 'как читать, так и писать, и арифметике наставлял…'.
Ходатайствуя перед синодом об открытии школ, Стеллер просил прислать азбуки, буквари, псалтыри, молитвенники. Не было, конечно, ни учебников, ни бумаги. 'Вместо бумаги, — писал Стеллер, — научил я их пергамент из кожи тюленьей делать, дабы всегда стираемые слова писали и так бы писать училися'.
По обыкновению Стеллер неустанно 'воюет' с местной администрацией: 'Они ничего иного не думают, разве чтоб собрать им в два года столько, сколько б им и их детям на несколько лет довольно было'.
Адъюнкт конечно же и здесь нажил множество врагов. Доносы идут в Петербург один за другим.
И тут мы подходим к трагическому финалу нашего рассказа.
Еще в начале 1743 года Стеллер самовольно освободил из Большерецкой приказной избы 'содержащихся под караулом по важным делам колодников'. Это были 12 камчадалов, обвиненных в бунте против администрации.
Администрация отправила донос в Иркутск. Отсюда его ввиду особой важности дела переправили в Петербург.
Когда через полтора года Стеллер собрался уезжать с Камчатки, его дело все еще продолжало двигаться с нормальной 'среднесибирской' скоростью. Но когда через два года Стеллер прибыл в Иркутск, здесь уже было получено распоряжение сената: 'Ежели он по тому следствию явится виновен, держать в Иркутске в канцелярии под караулом'.
Стеллер 'дал от себя объяснение, что он велел отпустить помянутых камчадалов, потому что их в Большерецке некому было караулить и нечем кормить по недостатку тогда в рыбе'.
'Притом же некоторые из тех камчадалов привезены были совсем напрасно', — утверждал Стеллер.
В Иркутске удовольствовались этим объяснением, и 24 декабря 1745 года адъюнкту было дозволено продолжать путь.
Однако только через месяц, 30 января 1746 года, Иркутская канцелярия отправила в сенат донесение: 'Винности Стеллеровой не признавается'. Это донесение дошло до Петербурга в середине августа — нормальная по тем временам 'среднесибирская' скорость. Но до этого, в середине июля, в Петербург поступило известие, что Стеллер уже проехал Верхотурье.
— Как Верхотурье? — удивились в Петербурге. — Стеллер должен сидеть под караулом в Иркутске.
17 июля навстречу адъюнкту послан специальный курьер, чтобы заключить Стеллера под стражу и везти обратно в Иркутск 'для производства о нем следствия'.
Через месяц до столицы дошло наконец запоздавшее донесение о невиновности Стеллера. Вслед первому курьеру 20 августа выезжает второй: 'Стеллера из караула освободить'.
Первый курьер застал адъюнкта в Соликамске. Местные власти под стражей отправляют Стеллера в Иркутск.
18 августа (второй курьер еще не выехал из Петербурга) Стеллер пишет в Академию наук: 'Определенный ко мне в дороге пристав не позволяет мне пространного рапорта послать; но я сей возвратный путь в Сибирь намерен в пользу употребить. И подлинно, еще много в Сибири забыл, что на сем пути паки исправить могу. Между тем от Императорской Академии наук прошу милостивого защищения. Сие есть одна подпора моего уже упавшего духа, что она также позаботится о ея малом сочлене, дабы он не пропал понапрасну'.
К тому времени, когда этот рапорт был получен Академией наук, Стеллера уже не было в живых…
Что же произошло?
Теперь, когда документы Второй Камчатской экспедиции уже освоены, об обстоятельствах смерти можно говорить достаточно уверенно.
Второй курьер успел нагнать Стеллера и его конвоира в Таре. Он привез указ — освободить Стеллера, разрешить ехать в Петербург.
Стеллер возвращается в Тобольск, так как у него обнаруживаются 'признаки горячки': то ли сильная простуда, то ли воспаление легких. Его уговаривают повременить с отъездом.
Без малого девять лет назад уехал он из Петербурга. Конечно, после только что пережитых потрясений, после стольких лет разлуки с любимой Бригиттой он не хочет задерживаться в Сибири.
Через два века в архиве будет найдено прошение Бригитты. Она вновь вышла замуж, стала госпожой Фрейзлейбен, но вознамерилась получить причитающиеся Стеллеру 'провиантские деньги' за время зимовки на острове Беринга. И в подтверждение своих законных прав на 109 провиантских рублей и 17 копеек она приложила к своему прошению завещание адъюнкта:
'Понеже я ныне весьма болен и не чаю живым быть, то прикажу по смерти моей все мои пожитки отдать жене и дочери моей. И сие есть моя последняя воля. Георг Вильгельм Стеллер'.
Уже тяжело больной, за четыре дня до смерти, писал он это завещание. Он знал, что умирает. Он скончался 12 ноября 1746 года в Тюмени, на руках у врачей.
Через тридцать лет академик Паллас 'видел место его погребения, очень еще известное тамошним старожилам'.
При жизни у Стеллера было много врагов. Потом, после смерти, его достоинства и заслуги чуть было не заслонили необъективные суждения.
Со временем затерялась могила. Но труды его использовали и продолжают использовать тысячи ученых. Труды адъюнкта Российской Академии Георга Вильгельма Стеллера.
Неуживчивого, скромного, страстного…
Глава 5
Джентльменом нужно родиться, богом можно стать
Имя человека, открывшего остров, навсегда остается в географической летописи. Что же тогда говорить о Куке, который открыл даже не десятки, а сотни островов!
