всего!
— Империя… — Кэйдар хмыкнул с горечью. — Я теперь раб у арана, у варвара, а не Наследник. Рождённый быть рабом станет им рано или поздно…
— О, Кэйдар, хватит! — Лидас зажмурился. — Такое случается нередко. И вольнорож-дённые попадают в плен. На войне бывает всякое, зачем же сразу отчаиваться?
Сейчас нам надо думать о том, как выжить здесь, среди этих людей, думать о том, как вернуться обратно, а не упрекать Создателя за свою судьбу.
Кэйдар промолчал, всё в том же молчании смотрел, как Лидас ломает на половину хлебную лепёшку, удерживая её одной рукой и прижимая к груди подбородком.
Они оба жевали хлеб без аппетита, по очереди запивая его водой из чашки.
— Завтра нам надо будет вывезти солому с поля, — заговорил наконец Лидас, Кэйдар поднял на него глаза, в которых не было ничего, даже любопытства, — одна тоска. — Нам дадут телегу и лошадь… Тебе придётся одному… Сам понимаешь… — Лидас чуть двинул локтем повреждённой руки. — Держал когда- нибудь до этого вилы в руках?..
Кэйдар не ответил, будто не расслышал, и тогда Лидас добавил в заключение:
— Не сделаем — нам не дадут есть. Он так и сказал мне: не будет работы — не будет еды…
— Подавился бы он таким хлебом! — бросил зло Кэйдар. — Это не хлеб — одни отруби! Как для собаки…
Лидас в ответ плечами пожал. Кто, кроме него самого, мог знать, какого труда стоил ему этот хлеб? Весь день на ногах, на ветру, на холоде, бродить по заснежен-ному полю, когда каждый шаг болью отзывается в сломанной руке.
Хорошо хоть, воды из колодца можно брать сколько хочешь, никто не запрещает.
— А живёт он богато, действительно по-царски, — заметил вслух, лишь бы не мол-чать. — Усадьба большая, рабов много, скотины. Заблудиться можно с непривычки…
Нам с тобой надо к другим перебираться, поближе к огню… Здесь ночью холод-но, — Лидас говорил, а сам вспоминал, как растерялся при свете дня, когда людей увидел, и усадьбу царя Даймара. Дома высокие, постройки всякие, какие из камня, какие из дерева, крытые дёрном и даже соломой.
Лидасу самому пришлось сегодня вечером загонять в коровник скотину, поэтому он уже немного ориентировался во дворе, но Кэйдар не спешил вживаться в новую жизнь, продолжал держаться особняком от всех: от рабов и от господ, и ещё он упорно продолжал носить аэлийскую одежду.
За оставшиеся дни до начала марта они много всякой работы успели переделать: таскали воду в поилку для овец и коров из колодца, чистили загоны, вывозили на поле навоз и золу и много ещё, много всякого. Им, чужакам, поручали самую гряз-ную, самую тяжёлую работу, и почти вся она приходилась на Кэйдара. Он терпел, но Лидас чувствовал, чего ему это стоит, и боялся, что после очередной насмешки или приказа терпение его иссякнет. Он, конечно, старался всё время быть рядом, чтоб сдержать, предупредить возможный взрыв, но успевал не всегда. Часто лишь незна-ние языка спасало от неприятностей, когда дерзкие ответы Кэйдара никто не мог понять, а он не понимал смысла встречных насмешек.
Дайвис, средний сын царя Даймара, собрался в этот день на охоту, заходил на кух-ню за хлебом для лошади и собаки, убирая в ножны нож, столкнулся с Кэйдаром при входе. Тот нёс охапку дров и не отступил в сторону, пропуская господина.
Дайвис толкнул его плечом, прикрикнул:
— Ты, головёшка! Смотри, куда прёшь, дурак!
Кэйдар уже немного понимал язык аранов, сам знал кое-какие слова, быстро на-шёл, что сказать:
— Сам дурак! И нечего тут ножом своим махать… Напугал.
— Болтаешь много, голоногий! — Дайвис был старше своего брата Дайрила и, не-смотря на это, был очень похож на него: те же длинные светлые волосы, те же тёмно-серые глаза, но в лице уже не осталось той юношеской мягкости. Напротив, Дайвис отличался взрывным характером, не терпящим неповиновения. Раб, огрызающийся в ответ на упрёк господина, должен быть наказан, и Дайвис не стал ждать. Толкнул аэла с такой силой, что тот еле на ногах устоял и дрова рассыпал.
Два других воина из дружины, ждавшие царевича возле осёдланных лошадей, дружно расхохотались.
— Поставь его на место, Дайвис! Этот голоногий слишком наглый для раба… Это он царевич у ми- аранов, да? Тогда понятно…
Они перебивали друг друга, смеялись, и Дайвис отвлёкся, глянул в их сторону. А Кэйдар ударил его в эту минуту, точно в челюсть.
— О-па! Вот это удар! — засмеялся один из дружинников, придержал царевича за плечи, не давая упасть.
— Ну, держись, урод! Без зубов ты у меня точно останешься! — Дайвис бросился на Кэйдара так стремительно, что тот еле увернулся от кулака, пытающегося поймать его скулу. Но зато пропустил удар с левой руки. После него в ушах зазвенело, а перед глазами всколыхнулась багровая волна.
— Хороший ответ, Дайвис! Прямо отличный!
Короткая потасовка закончилась, едва начавшись, они только ударами обменя-лись. А потом вмешался один из аранов — подставил Кэйдару подножку, и тот упал назад, прямо на спину. Быстро перекатился, но подняться не успел. Дайвис пнул его сапогом под рёбра. Попал точнёхонько в кинжальную рану в левом боку, уже начав-шую понемногу затягиваться. Кэйдар не сдержал болезненного стона, громкого, неожиданного для всех.
— Больно? — Дайвис удивился, добавляя ещё. — Тебе больно, баба голоногая? Ну-ка, ребята, помогите, я ему всыплю горячих за всё хорошее! — Он выхватил хлыст из-за пояса, смотрел, как два других арана подхватили Кэйдара под руки, поставили на ноги. Затрещала ткань паттия, открывая белую нательную рубашку. Когда разорвали и её, кто-то из аранов заметил:
— Кожа-то какая белая, и правда, как у женщины…
Вот только шрамы на ней — один от меча, другой от стрелы — были шрамами на теле мужчины и воина.
Кэйдар забился в их руках после первого же удара, закричал с ненавистью:
— Уроды! Уроды паршивые! Сволочи…
Вырывался с такой силой, с таким отчаянием, что и двое с ним еле справлялись. Но его не отпустили до тех пор, пока сам Дайвис не сказал, опуская уставшую руку:
— Ладно, хватит с него…
Ми-аран не кричал, не просил о милости, ещё раньше потерял сознание, рухнул ничком, как только его отпустили. А Дайвис перешагнул через него, убирая размяк-ший от крови хлыст за пояс, сказал:
— Поехали, ребята!
Лидас только вечером про всё это узнал, когда пригнал вместе с другим рабом, Товием, коров с поля, удивился, что Кэйдар, как обычно, не вышел помочь ни с водой, ни с сеном.
Нашёл его в их углу, в той части дома, где жили несемейные рабы из молодёжи, из стариков. Сел на свою лежанку, уже привычным движением поддержав сломанную руку. Кэйдар лежал на животе, уронив взлохмаченную голову на руки. Разорванный до пояса паттий, открытая спина, а по ней — багровые рубцы — следы от плётки. Да, когда на кухне сказали, что его побили, никто не сказал, что это была плётка. Для Кэйдара это худшее из унижений. Бедняга, что он опять сделал не так?
С другими рабами он высокомерен до заносчивости, даже не ест за одним столом. Ни с кем не общается, не пытается подружиться. И с аранами сохраняет те же отно-шения. Скрипя зубами, выполняет приказы. Надолго ли хватит его терпения? Не сбежит, так нарвётся на крупные неприятности. Не Даймар его убить прикажет, так кто-нибудь из царской дружины убьёт.
Лидас сам родился царевичем, но младшим, после Гирана, не наследником. По-этому его никогда особо не выделяли, не баловали вниманием, даже родной отец, царь иданов, Тиман. Он, конечно, по-своему любил младшего сына, но никогда не прощал ошибок или слабостей. Хорошо ещё, что хоть друзей не выбирал ему сам, и позволял общаться с прислугой.
Бывало, Лидас неделями пропадал в какой-нибудь отдалённой горной деревушке, отправлялся на охоту официально для всех, а сам вместе с Вилатом пробовал на вкус жизнь простолюдинов. Среди горных пастухов он учился объезжать вольнорождён-ных жеребцов, ходить по следам диких коз и скрадывать
