нет и не будет… Дальше этого лета я не вижу вас в нашей долине, благословенной Матерью и Сыном Её… Вы покинете наши земли, и довольно скоро…
Говоря эти слова на неспешном аранском, чуть растягивая их, будто нараспев, Ай-гамат лучиной зажёг небольшой масляный светильник. Поднёс трепещущий язычок пламени к глазам Кэйдара. Подержал немного сначала у самого лица, затем — ото-двигая то вправо, то влево, а потом вообще убрал Кэйдару за спину. Сообщил с задумчивым видом:
— Глаза твои ещё реагируют на свет, значит, ты различаешь то, что светлое и хоро-шо освещено. И зрачки твои тоже прозрачные, молодые зрачки… О каких приступах говорил твой друг?
Кэйдар объяснил буквально в нескольких словах. Говорил неохотно, подбирая те немногие слова на аранском, какие ему были известны. Ко всему этому лечению да и к самому старику он относился с недоверием, смотрел настороженно, исподлобья, нахмурив брови.
Айгамат выслушал его с неподдельным вниманием, переспросил только, явно за- интересовавшись:
— Чернота появлялась после движений резких и всё? Не сама по себе?
— Ну-у, ещё, когда били… в лицо… или по затылку… — с ещё большей неохотой признался Кэйдар.
Как же больно ему было говорить о себе такое. Он даже покраснел от возмущения, и загар на скулах не помог, не скрыл от глаз.
Аран ничего больше не спросил, но приказал:
— Глаза закрой! Дыши ровно и глубоко, как во сне. — А сам повёл себя довольно странно: одну ладонь положил Кэйдару на лоб, другую — правую — на затылок, и сам глаза закрыл, подняв голову так, будто в чёрный от сажи потолок всматривается.
Тишина повисла полная, лишь камни в очаге, остывая, чуть потрескивали, и угли.
Лидас, глядя на всё это со стороны, дышать боялся и шевелиться, смотрел во все глаза, втягивая воздух беззвучно сквозь разжатые зубы.
Наконец Айгамат опустил руки, отступил с усталым выдохом.
— У тебя не так давно было сотрясение мозга, головные боли сильные и тошнота. Было так?
Кэйдар кивнул, ещё ниже опуская голову, а потом добавил:
— Я упал вместе с конём во время боя… Головой о камень сильно ударился… Не могу до сих пор вспомнить… что после было…
— Да, а потом тебя ещё били? Как ты сказал… Твоя слепота, ми-аран, от всех этих побоев! — сказал, как заключение сделал Айгамат.
— И что? — вырвалось у Кэйдара против воли. — Всё, да?
Аран плечами пожал, избегая его прямого пытающего взгляда.
— Да такого же не бывает! — выкрикнул Лидас с таким отчаянием, будто это его судьба сейчас решалась. — Я сам сколько раз мальчишкой с лошади падал — и ничего! Синяки одни и шишки! Да и многие падают, чего уж там?.. Но чтобы слепнуть от этого?!! Нет! Такого быть не может! Вы просто не хотите нам помогать!.. Потому, что мы чужие!.. И заплатить нам тоже нечем…
Аран-старик смотрел на Лидаса, удивлённо приподняв седые брови и чуть улыба-ясь, а рука его лежала на плече Кэйдара ободряющим прикосновением.
— Синяки, говоришь? — усмехнулся, но не обидно Айгамат. — Вот именно, синяки! — Положил ладонь Кэйдару на затылок, потрепал чёрные мягко вьющиеся волосы, как сына родного приласкал, — Кэйдар аж растерялся, моргнул, глядя на Лидаса. — В этой голове сейчас такой же синяк и есть. Или опухоль. А может, и то, и другое. Такое лечится трудно и очень медленно. И я не могу обещать, что зрение вернётся.
— Но ведь попробовать вы можете?! — Кэйдар глаза на арана поднял. — Я не могу сле-пой, поймите меня!.. Кому я буду нужен слепой?! А обратно как… — не договорил, понял, что лишнее сказал, сам себя оборвал на полуслове и опустил взгляд в земля-ной пол.
— У людей по-разному судьбы складываются. Кому-то боги дают больше, а кому-то меньше. Глаза одного видят будущее людей и прошлое, их болезни и их печали, а другой может не различать и того, что у него под носом, — Айгамат заговорил после долгого раздумчивого молчания. Стоял посреди своей пещеры, среди стеллажей и полок, заставленных, загромождённых какими-то нужными ему вещами. Это был его мир, и здесь он был хозяином. Одно его слово решало иной раз судьбу посетителя и гостя, могло вселить надежду, а могло и последней лишить. Но, что главное, он всегда был честен со всеми, со всеми вежлив и старался помочь любому.
— Если ты будешь приходить ко мне каждый день, в любое время, когда тебе будет удобно, я попробую полечить тебя. Но скорого выздоровления не жди! Я и сам не знаю, справлюсь ли ещё. Ты слишком поздно обратился ко мне — время упущено.
А сейчас пусть друг твой выйдет — я начну лечение!
Лидас вышел на улицу, не дожидаясь повторения приказа. Внутренне он даже рад был этому. Этот старик, он будто до нутра своим взглядом пробирается. Как-то про опухоль эту в голове Кэйдара узнал. Как он мог её видеть или почувствовать? Но, видимо, знает, что говорит. Он — лекарь, ему виднее. К тому же аран…
Лидас на камень сел, только сейчас заметил, что марага нет нигде поблизости. Ушёл, значит. А ведь узнать у него хотел побольше про этого странного арана.
* * *
Лишь на десятый день Кэйдар заметил кое-какие улучшения, и это отразилось на всём его облике. Он стал веселее, общительнее, проще, что ли. Особенно со стороны видна была эта перемена. В простой варварской одежде, в прямой рубахе и узких штанах, в невысоких кожаных сапожках, он ничем не отличался от варвара-вайдара, смуглого, черноволосого, поджарого, как степной волк.
Лидас смотрел на него и сам не мог понять: откуда это всё? Откуда в Кэйдаре эти перемены? Где его так знакомая всем лениво-разнеженная сытость и небрежность барса? Этот взгляд с надменным холодом в зрачках, глядящий выше голов окру-жающих? Что влияет на него так? Что его меняет?
Может быть, каждодневные обязанности? Пастушечья работа, которую надо было выполнять и в жару, и в дождь? Поить, кормить, чистить, варить еду для себя и под-держивать порядок в доме и во дворе.
А может, общение со старым араном с длинным именем Айгамат так влияло на Кэйдара?
После визитов к нему он часто и подолгу был задумчив, иногда выдавал такие не-ожиданные мысли или задавал странные вопросы, изумляющие Лидаса своей неожи-данностью. Например, такие: 'Почему Создатель Сотворил благородных аэлов по-добными всем другим варварам? Ведь они схожи не только внешне, они имеют ра-зум, какую-то свою мудрость. Не животную — человеческую мудрость!'
Или вот ещё: 'Судьба любого человека предопределена свыше или нет? Может ли он изменить что-то в своей жизни? И вправе ли он вмешиваться в жизнь другого? Не раба — свободного, равного себе!'
Особенно его тревожило собственное положение среди аранов. Кэйдар искал в се-бе перемены, намекающие на то, что он действительно стал невольником. Пытался понять разницу между теми, кто родился быть рабом, и теми, кто стал им случайно, по воле судеб. При этом самого себя он относил к последним и верил, что это не на всю жизнь.
Однажды они сидели вечером у костра. Кэйдар ворошил палкой угли и вдруг заго-ворил:
— Знаешь, всё как-то думаю в последнее время, что будет с нами, когда мы вернём-ся. — Лидас в ответ только громко хмыкнул, он не очень-то верил в это, как во что-то, способное свершиться в скором будущем, а Кэйдар продолжил, говоря тихим задум-чивым голосом:- Представь, нас все будут считать погибшими. Отец, твои Айна и Стифоя, и моя Хадисса… Она не хотела этой свадьбы, и сейчас я её понимаю… Я и сам не хотел! — усмехнулся с горечью. — А мой сын, он, наверно, уже ходить начал… Ты видел его, Лидас? Хорошенький мальчишка, правда?.. И на меня похож…
— Отец его, наверное, Назначил Наследником… Его, твоего сына, — заметил вдруг Лидас. — Больше- то некого. Не Айниного же ублюдка, правда? — Поднял глаза на Кэйдара с усмешкой, уже знал, что тот с ним согласится, но Кэйдар ответил, немного помолчав:
— Вся эта власть… И Империя эта вся… Она без нас с тобой стояла и дальше сто-ит… Не всё ли
