– Мать честная, – удивилась Ирка. – А это еще кто?
– Понятия не имею, – ворчливо отозвалась я. – Приходим мы утром домой, а там это сидит.
– Это в доме сидело? – уточнила Ирка.
– Сидела, – поправила я. – Как выяснилось, это кошка.
Кошка осторожно ступила на Тохину территорию. Моего кота все еще не было видно. Я ожидала его появления с интересом: любопытно сравнить, насколько звери похожи.
– А как ее зовут? – поинтересовалась Ирка.
Я пожала плечами.
– Понятия не имею, нас никто не знакомил.
– Ага, – глубокомысленно сказала Ирка. – А откуда она взялась?
– Чего ты прицепилась? – вспылила я. – Почем я знаю? Говорю тебе, она уже сидела в квартире, когда мы пришли!
Ирка присела, рассматривая подкидыша.
– Страшно похожа на Тоху.
– Только мельче, – заметила я.
– Еще бы, – съязвила Ирка. – Ее-то, наверное, не кормили красной икрой!
– Очень даже кормили, – поправила я.
– Да ну? И ее кормили? Да вы настоящие филантропы! – искренне восхитилась Ирка. – Послушай, а можно мне сделать заявку? В следующей жизни я хочу быть вашим котом!
Я тяжело присела на ближайший мешок.
– Это не мы филантропы, это Быков, чтоб его перевернуло и шлепнуло! – пожаловалась я. – Представляешь, не успели мы обнаружить эту левую кису, как объявился мил человек Петр Петрович! Пришел, сердобольный такой, посочувствовать нам по поводу кончины Тохи и уж так обрадовался, что он жив-здоров!
– Ты же говоришь, что это кошка? – удивилась Ирка.
– Точно, кошка. Только мы это слишком поздно выяснили, когда Быков уже ушел. И вообще он никак не хотел верить нам, что это совершенно чужое животное. Так что волей-неволей пришлось играть в возвращение живых мертвецов, лить слезы счастья и холить и лелеять самозванку по полной программе: с красной икрой и куриным филе.
– Понятно, – сказала Ирка с таким же интересом, как и я, отслеживая появление в комнате Тохи. – А когда инспектор ушел, вы, стало быть, и этого зверя решили укокошить?
– Ага, для ровного счета, – кивнула я и сделала большие жалобные глаза. – Ириш! Ты не подержишь у себя обоих? Зверьки воспитанные, тебя не обременят, будут развлекать друг друга – глядишь, со временем сложится новая ячейка кошачьего общества? Будь человеком, а?
– На неделю, не больше, – твердо сказала Ирка. – Скоро Моржик приедет, мне не до твоего зверинца будет.
– На неделю так на неделю. – Я вскочила с мешка и ретировалась во двор, пока она не передумала.
Из кошачьей комнаты доносились эмоциональные звериные вопли.
Утром я позвонила Быкову и дрожащим от напряжения голосом сообщила, что кота у нас больше нет. Нет, он не ушел гулять. Нет, и не потерялся. Помер он, помер, помер!
– Погодите, не кричите, пожалуйста, объясните толком, – каким-то бесцветным голосом отозвался Петр Петрович. Должно быть, он тоже устал от перипетий с нашими кошачьими.
Объяснить что-либо толком я никак не могла. Кое-как изложила наскоро придуманную, но не лишенную убедительности версию очередной гибели несчастного животного: в новой редакции злополучный кот попал под поезд. Под какой? Если вам это так интересно, под скорый поезд Адлер – Москва, конкретно под третий вагон. К чему такая конкретика? А к тому, что всего в составе было восемнадцать вагонов, больших и тяжелых, все они, кроме, естественно, первых двух, прокатились по коту, и ничего от него не осталось! Вот просто ничегошеньки! Кроме светлой памяти, конечно…
Петр Петрович молчал без малого минуту. Все это время я крепко прижимала к уху телефонную трубку, а Колян на диване нервно кусал ногти и таращился на меня, вопросительно шевеля бровями. Я отмахивалась, терпеливо дожидаясь замедленной реакции Быкова.
– Вы, Лена, когда сегодня дома будете? – спросил он наконец.
– Дома? – этого вопроса я не ожидала. – Вечером, после работы. Часов в восемь, наверное. А что?
– Небось опять на поминки напрашивается? – шепотом предположил Колян, хмуря брови.
– Я подъеду к вам вечером, хорошо? – Быков отвечал вопросом на вопрос.
– Хорошо, – согласилась я.
Хотя, если вдуматься, чего хорошего? Опять придется изображать саратовские страдания. Я огляделась, вздохнула: в отсутствие Тохи квартира была не такой теплой и уютной, как раньше.
– Будем вечером ехать домой – лимонов купим, – неожиданно сказал Колян, обнимая меня за плечи.
– Зачем? – безучастно поинтересовалась я.
– Затем, что съедим по лимону – и лица у нас будут скорбные-прескорбные, – пояснил муж.
– Тогда лучше пару луковиц, – предложила я. – От лука и физиономии перекосит, и слезы выжмет.
– Нет, тогда уж сначала съедим по луковице, а потом закусим лимонами, – упорствовал Колян. – Лимоны – они как раз и запах лука отобьют.
«Хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – сделай его сам!» С этой мыслью Петруша Быков отправился на поиски очередной персидской шиншиллы, способной заменить некстати погибшего первого дублера. Что за чертовщина с этими котами, мрут как мухи!
– Король умер – да здравствует король! Кот снова помер – даешь нового дублера! – шизоидно бормотал Петруша, пробираясь в толпе на Соломенном рынке.
Народные массы состояли, как ему показалось, в основном из потных горластых теток с кошелками и молчаливых мужиков с прикрученными к рубашечным пуговицам табличками: «каменщик», «плотник», «сантехник», «евроремонт а-ля рюсс». Мужики переминались в ожидании работодателей в длинном ряду вдоль ограды, напротив них вереницей стояли и сидели продавцы всяческого старого барахла, а крикливые бабы перли по узкому проходу, ежеминутно останавливаясь, чтобы что-то пощупать, понюхать, спросить; наклонялись, оттопыривая толстые зады, и, закупоривая ими движение, энергично работали локтями и чувствительно ерзали по чужим ногам тяжелыми угловатыми сумками.
Сцепив зубы, Быков прошел этот крестный путь из конца в конец дважды, и все напрасно: в коробках у десятка торгашей, покупающих щенков и котят оптом, чтобы потом подороже продать их в розницу, не нашлось ни одной зверюги, сколько-нибудь похожей на проклятущего перса. Петруша долго в большом сомнении смотрел на клетку с невероятно меховым, воистину персидским хомяком, но мелкая живность, как ни крути, могла сойти только за отдельный незначительный фрагмент кота.
Петр Петрович мысленно не без удовольствия расчленил персидского наследника, и тут его осенило!
Бесцеремонно раскидав прущее по фарватеру бабье, Быков могучим ледоколом вспорол людской поток поперек и навис над усохшей старушкой в лисьей горжетке поверх вязаной кофты.
Облаченная, несмотря на жару, в древние меха, бабушка и торговала каким-то скорняжным антиквариатом. На желтой газетке скорбно возлежали самого жалкого вида меховые изделия – выцветшие, облезлые, траченные молью.
– Бери, внучек, – проследив направление взгляда Быкова, заискивающе сказала старушка. – Не пожалеешь! Это песец!
– Это полный песец, – согласился Петруша, прищуриваясь и что-то про себя соображая. – Ладно, сколько с меня за эту дохлятину?
Будь у него побольше времени, он перерыл бы весь город и нашел бы новую замену наследному коту.
