– Мне всего пятьдесят! – возмутилась Вероника Пална.
– Да что вы? – удивился Зяма. – А я…
Смекнув, что сейчас он скажет: «А я нипочем не дал бы вам больше сорока», после чего вторая тетка от удовольствия тоже потеряет дар речи и ничего больше нам не расскажет, будет только таращится на Зяму маслянистыми глазками, я локтем двинула братишку в клетчатый бочок и громко сказала:
– Дубинкин Петр Петрович – раз!
Дамы замолчали, а невыносимый Зяма тихонько пробормотал:
– Дубинкин – два, Дубинкин – три… Продано!
– Не будем отвлекаться! – с нажимом сказала я, пообещав самой себе нынче же вечером провести с братишкой разъяснительную работу на тему: «Правила поведения образцового Ватсона». – Кто, кроме Дубинкина?
– А… Э… Хруменко! – вспомнила Вероника Пална.
– Хруменко А.Э.? – уточнила я.
– Да нет, то ли Денис, то ли Давыд… На сборке он работал, хороший мастер был, еще из старых.
Я запротоколировала Дениса-Давыда Хруменко.
– Сидоркина Валентина, лакировщица, – продолжала неоценимая Вероника Пална.
Я посмотрела на нее с признательностью и подумала, что, пожалуй, попрошу Зяму в виде вознаграждения за ценную информацию подарить тетушке теплый поцелуй в щечку. Рано я радовалась: получателей четвертого и пятого ордеров Вероника Пална вспоминала с полчаса, не меньше. Живо переживающая за успех нашего дела Анна Егоровна уже и кофе своей забывчивой коллеге сварила, и винпоцетин подсунула! Зяма пристально смотрел на свидетельницу, вероятно, практикуя гипноз. Я грызла ногти, окончательно истребляя маникюр. Вероника Пална отчаянно сражалась со склерозом. Эту возрастную болезнь, в отличие от Зямы, моложавый вид роялевидной дамы не обманул.
– Лысый такой, с родинкой… – бормотала Вероника Пална. – Как же его звали-то? Что-то такое съедобное, к чаю… Сушкин? Баранкин?
– Бубликов? – не выдержала Анна Егорова.
Мы с Зямой встрепенулись и тоже включились в классическую игру «Лошадиная фамилия». Веронике Палне были предложены хлебобулочные фамилии в ассортименте: Пирожков, Тортенко, Батонов, Калачов, Сухарев, Крекеров и Пряников. Случайно забежавший в профком столяр, у которого, очевидно, были свои оригинальные традиции чаепития, выдвинул кандидатуры Стопарикова и Чекушкина.
– Чую, нам придется несладко! – со вздохом посетовал Зяма, обращаясь ко мне.
– О! Сахаров! – победно вскричала просиявшая Вероника Пална. – Сахаров его звали, Сергей Сергеевич Сахаров!
– Действительно, к чаю, – пробормотала кроткая Анна Егоровна.
Я записала Сахарова и требовательно постучала по столу карандашом:
– Осталось вспомнить последнего.
Последнего вспоминали еще минут двадцать. Процесс затянулся, потому что позабытая Вероникой Палной фамилия ни с чем у нее не ассоциировалась. Смутно помнились ей слегка раскосые глаза – да и только. В конце концов милейшую Анну Егоровну осенила гениальная идея. Она притащила откуда-то целую стопку запыленных фотоальбомов и заставила Веронику Палну просматривать групповые фотографии фабричных работников за сорок лет. Таким образом удалось выяснить, что незабываемые раскосые глаза имели место быть на скуластом лице сортировщицы Татьяны Хань.
Я с нескрываемым удовольствием приняла сортировщицу Хань пятым номером и перешла к следующему пункту программы: выяснению адресов списком. К моему великому удивлению и большому облегчению Зямы, который уже дико устал изображать из себя галантного кавалера, с адресами проблемы не возникло. Засидевшаяся Вероника Пална шустро сбегала в отдел кадров, где имелась картотека ценных специалистов. В этом бесценном банке данных нашлись и наши заслуженные пенсионеры В.К. Сидоркина, С.С. Сахаров и Т.П. Хань. К сожалению, уважаемых П.П. Дубинкина и Д.А. Хруменко в закромах отдела кадров не было, что, по утверждению кадровички Ольги Захаровны, могло означать только одно: ветераны музыкально-инструментального производства уже мастерят арфы для голосистых обитателей райских кущ.
– Пока живы – они всегда у нас тут! – торжественно заявила Ольга Захаровна, постучав коротким крепким ногтем по обшарпанному ящичку картотеки. И, воспользовавшись случаем, прочитала нам с Зямой короткую лекцию о состоянии дел в современном отечественном производстве роялей и балалаек.
Мы не посмели перебить строгую даму и узнали много интересного. Например, данные статистики, утверждающей, что каждый шестой взрослый россиянин обучен игре на каком-либо музыкальном инструменте, и бесспорный любимец публики – пианино. Я быстренько прикинула: в нашей семье пять вполне взрослых россиян: папа, мама, Зяма, я сама и еще наша бабуля, которая летом уезжает погостить к младшему сыну в Питер. Болезненной склонности терзать струны и клавиши никто не имеет. Видимо, статистика права, нам просто повезло, что нет шестого члена семьи: вот уж тот точно наяривал бы на пианино! А я терпеть не могу любительское музицирование!
Меж тем хорошо информированная кадровичка успела объяснить, почему из ее картотеки мастера уходят исключительно вперед ногами: оказывается, фронт производства музыкальных инструментов в постперестроечный период непоправимо оголился. Распался концерн «Росмузпром», который координировал деятельность двух сотен предприятий, общим итогом которой были стройные шеренги виолончелей и армады самоходных роялей. Фабрика «Кубаночка» перестала получать с разных концов большой страны чугунные станины, струны, футор, так что производство пианино пришлось свернуть и перейти к выпуску паркета, деревянных дверей и окон, корпусной мебели. Однако время от времени поступают заказы на реставрацию старых инструментов, и тогда запасливая кадровичка находит в своих закромах адресок нужного специалиста.
– Опыт и традиции переоценить невозможно! – резюмировала бесценная Ольга Захаровна, записав напротив фамилий Сидоркиной, Сахарова и Хань адреса и даже телефоны.
– Да, опыт и традиции – это вещь! – выдохнул Зяма уже за воротами фабрики. – Вижу, не зря ты, Индюха, детективы тоннами читала!
– Все в дело пошло! – согласилась я, оглянувшись на покинутое нами здание.
В окошко профкома махали платочками пожилые девушки Анна Егоровна, Вероника Пална и примкнувшая к ним Ольга Захаровна. Послав милым дамам последнюю улыбку, Зяма повернулся к фабрике широкой спиной и стремительно зашагал прочь. Я торпливо скакала следом, но постепенно отставала от брата. Даже на своих хваленых длинных ногах я не поспевала за Зямой, уносящимся прочь на крыльях вновь обретенной надежды. Перспектива обрести какую-нибудь «Хельгу» прежде, чем пантюхинские молодчики организуют нам личную встречу с усопшими мастерами Дубинкиным и Хруменко, стала более реальной.
Заметив, что я отстала, Зяма притормозил и подождал меня.
– С частным сыском-то у нас, похоже, налаживается: кое-что полезное наконец-то узнали! – поделился он со мной мыслью, до которой я уже и сама давно дошла. – Дай бумажку посмотреть!
Я аккуратно вырвала из блокнота листочек с фамилиями и адресами вероятных владельцев одинаковых немецких шкафов и протянула его брату. Вообще говоря, с этим можно было и повременить, впереди был уютный сквер с удобными для дедуктивных размышлений скамейками, но отсутствие терпения – наш фамильный недостаток.
– Пэ Пэ Дубинкин – это наверняка Петр Петрович, покойный супруг Аглаи Михалны, – проницательно заметил Зяма. – Его из списка смело можешь вычеркнуть, потому что та «Хельга» уже тю-тю…
Соглашась с Зямиными словами, я полезла в сумку за карандашом. Смотрела я в этот момент, естественно, в нутро собственной торбы, и потому никак не могла увидеть человека, на большой скорости приблизившегося к нам сзади. Зяма, глубокомысленно разглядывающий листок со списком, тоже ничего не заметил.
Сильный толчок в правое плечо вынудил меня завертеться волчком. У меня даже голова закружилась и зрение расфокусировалось!
– Вот придурок! – возмущенно и испуганно выдохнула я в спину убегающему человеку.
Придурок в желтой шапочке с разбегу налетел на нас с Зямой, нагло прорвался между нами и как ни в
