– А как же! Значит, так, – Зяма поудобнее устроился на шаткой лавочке и приготовился к обстоятельному докладу. – Фамилия соседей Хитниковы.
– Подходящая фамилия! – не сдержалась я. – Хитниками в старой Руси называли воров!
– Значит, у них давние фамильные традиции, – кивнул братец. – И новое поколение их успешно продолжает! Старший сын мамаши Хитниковой уже сидел, средний слывет отпетым хулиганом, а младший славен тем, что отнимает карманные деньги у одноклассников и собирает десятину с бабулек, промышляющих сбором пустых бутылок.
Я вопросительно подняла брови.
– Это малый семейный бизнес, – пояснил Зяма. – Хитниковы на своем гужевом транспорте раскатывают по городу и по дешевке принимают у народа пустые винно-водочные бутылки. А потом сдают их в пункт приема стеклотары – уже подороже. Еще младший Хитников – Сенька его зовут – работает с конягой в парке, катает за деньги детишек. Это занятие вполне официальное, только заработков больших не дает: соседка говорит, у Сеньки рожа больно несимпатичная, дети его боятся.
– Лошадь их мне тоже не понравилась, – заметила я.
– Ну, что еще тебе сказать? Мамаша Хитникова нигде не работает, хотя пенсионного возраста еще не достигла. Соседка сказала, у этой Хитниковой глаз дурной, она порчу наводить может и охотно предлагает эту оригинальную услугу всем желающим – за деньги, конечно. Желающие, как ни странно, находятся.
– Еще бы! – сказала я, подумав, что и сама навела бы какую-нибудь нефатальную порчу на Хомкина и его девицу. Хомкина можно было бы наградить, например, пожизненной диареей, а его пышнотелую подругу приговорить к булемии. То-то она раздобрела бы на радость своему милому – любителю крупных форм!
– Еще у мамаши Хитниковой есть сердечный друг, зовут его Вовка, – продолжал Зяма, не заметив, что я отвлеклась. – Соображаешь?
– Что? – встрепенулась я.
– Вовка – это Владимир!
– Наш конкурент за «Хельги»? – смекнула я.
– Я так сразу и подумал, – похвастался братец. – Спросил у соседа, есть ли у Хитниковых телефон, и она назвала мне тот самый номер, который был указан в газетном объявлении!
– Ага! – вскричала я.
– Слушай дальше, – велел Зяма. – Этот самый Вовка недавно вернулся из мест лишения свободы, за что сидел – соседка точно не знает, говорит – «за разное». Вроде он по зонам кочует уже лет тридцать, на воле подолгу не задерживается. А с мамашей Хитниковой у них старая любовь, еще с нежной юности.
– А дети чьи? – поинтересовалась я.
– Парни? А никто и не знает! Может, какой-нибудь из них и Вовкин, а вообще мамаша Хитникова по молодости лет разборчивостью в сексуальных связях не отличалась, соседка ее иначе как матерными словами на «б» и «с» не называет.
Зяма возбужденно попрыгал на лавочке и спросил, нескромно напрашиваясь на комплимент:
– Я молодец? Смотри, сколько всего узнал!
– Ты молодец, но я пока не услышала главного: есть ли у семейства Хитниковых еще какая-нибудь резиденция?
– Вроде только это фамильное гнездо – и все!
Зяма широко развел руками, и сложносоставная лавочка, не выдержав этих акробатических упражнений, развалилась под ним на части. Чурбачки раскатились, а несущая доска, лаково блеснув, свалилась в траву.
– Скользкая! – глупо пожаловался Зяма, поднимаясь на ноги и потирая ушибленный копчик.
Я ничего не сказала на это смехотворное заявление, даже не улыбнулась.
– Отодвинься! – напряженным, на одной ноте, голосом велела я брату. – Не заслоняй мне свет!
Зяма послушно посторонился, я присела и потянула на себя доску экс-скамейки.
Это была не простая доска, а мебельная дверца, на темном дереве которой под слоем лака призрачно сияло серебристое изображение вздыбившегося единорога.
– Эт-то ч-что? – заикаясь от волнения, спросил Зяма.
– Не видишь, что ли? Это дверца от нашей «Хельги», – неласково буркнула я и зашипела, выволакивая увесистую доску из зарослей молодой крапивы.
– А где же все остальное? – с претензией спросил братец.
– Остальное там, – я мотнула головой в сторону пепелища с обгорелыми палками.
Он обернулся и уперся взглядом в уличный туалет. Дверь сортира как раз открылась, и на незарастающую народную тропу выступил Ваня Горин. Единственный из нас, он имел безмятежно счастливое выражение лица.
– Там?! – непонятливый Зяма в три прыжка подскочил к сортиру.
– Спятил?! – рассердилась я.
– Не ругайся, Инночка, может, ему приспичило! – вступился за друга Горин, которого посещение места общего пользования привело в благодушное настроение.
Я поспешила испортить ему настроение, заявив:
– «Хельгу» можете не искать, ее сломали и сожгли!
– Но зачем, зачем?! – вскричал мой брат.
В лунном свете в его глазах блеснули слезы. Зяма вернулся к руинам скамейки, поднял доску с единорогом и, прижав ее к груди, понуро встал над пепелищем.
– Это не ко мне вопрос, – со вздохом ответила я.
– Давайте сейчас же вернемся на дачу и спросим у этих ненормальных бандитов, зачем они спалили вашу «Хельгу»! – предложил Горин, сочувственно глядя на скорбящего друга.
– Да какая разница? – тоскливо отозвался Зяма. – Погибшую «Хельгу» нам это уже не вернет! Все кончено!
Брат немного помолчал и смиренно добавил:
– Пантюхин меня убьет.
Я не рискнула обнадежить его возражением и дипломатично промолчала, но Зяма все-таки вспомнил о моем присутствии. Он посмотрел на меня, и сумрачное лицо его несколько просветлело.
– Пантюхин убьет нас обоих! – заметно оживляясь, сказал он.
Я заметила, что братец сделал отчетливый акцент на местоимении, и поняла, что погибать от руки Пантюхина в компании со мной Зяме будет гораздо приятнее, чем в одиночку.
– Индюха! – воззвал ко мне любящий брат. – Ты так и будешь сидеть сложа руки и ждать нашей с тобой насильственной смерти?
– Ладно, поехали снова на дачу, – решила я.
– А смысл? – снова нахмурился Зяма.
– А смысл все тот же: найти еще какую-нибудь «Хельгу», – ответила я, шагая к воротам.
– Мы уже пытались, и у нас ничего не вышло! – напомнил братец, поспешая следом за мной.
– У нас ничего не вышло, потому что мы нормальные люди, – сказала я, подумав про себя: «Разве что у меня небольшое раздвоение личности, но это пустяки». И, великодушно оставив без внимания Зямин ехидный смешок, повторила: – Мы с вами нормальные, а тут нужно маниакальное упорство. Вот бандиты наши, похоже, как раз маньяки, а маньяки никогда не останавливаются. Может, они уже присмотрели следующую жертву – я имею в виду, приговоренный немецкий шкаф.
Позабытая нами лошадь сыто фыркнула и сунулась мордой к проходящему мимо Зяме. Он ойкнул, отпрыгнув в сторону, вступил в железную плошку с остатками собачьего обеда и зацокал по двору ногой, подкованной миской, как хромой бес.
– Чертовщина какая-то с этим шкафом, – заметил Горин, галантно распахивая передо мной ворота.
В них тут же прошмыгнула бандитская собака, во дворе залившаяся остервенелым лаем.
– Неужели эти странные люди ищут шкафы «Хельга» только для того, чтобы сразу же от них избавиться? – Горин продолжил свою мысль и одновременно ловким пинком избавил двор от присутствия собаки.
Чувство территории у псины было развито фантастически! Гавкать она перестала аккурат в тот
