хорошо, а две – лучше. Мамуля тоже не думает в одиночку, к ней муза приходит!
– А ты попробуй, позови! – посоветовал Зяма. – Может, муза и к тебе придет!
– Ты думаешь? – Я нервно хихикнула и, чувствуя себя полной идиоткой, вполголоса позвала:
– Му-у-за! Приди ко мне, пожалуйста!
Невероятно, но это мгновенно сработало! Не успела я договорить, как позади нас с Зямой пугающе затрещали лопухи, хрустнул плетень, и из-под низко нависающей грушевой ветви, согнувшись, полезла плечистая фигура. Я успела подумать, что вызвала не простую музу, а какого-то мамулиного монстра, и чуть не шлепнулась в обморок, но тут фигура заблажила знакомым голосом Вани Горина:
– Инка, Зямка, скорее! Пошли за мной, быстро, вы должны это видеть! Ну же, поднимайтесь! Скорее, скорее!
Горин был так возбужден, что я даже не пыталась угадать, какое такое зрелище вывело его из равновесия настолько, что обычно спокойный парень превратился в вопящую макаку. Исключила только потусторонние явления, потому что помнила Ванькину реакцию на мамулино цветастое привидение: тогда Горин позорно шмякнулся в обморок. А в настоящий момент он был так же далек от потери сознания и подвижности, как мадагаскарский бабуин в разгар брачной пляски. Так что я готова была увидеть что угодно – например, наших дохлых бандитов, сложенных на соседском огороде аккуратным квадратом на манер колодезного сруба. Или летающую тарелку с красным крестом на борту и торчащими из иллюминаторов ногами в велосипедных бутсах.
Почему-то в каждой сцене, промелькнувшей в моем воображении за те несколько секунд, пока мы бежали смотреть Ванино шоу, присутствовали детали, имеющие непосредственное отношение к событиям нынешнего нескучного вечера. Наверное, это мое подсознание мистическим образом предугадало дальнейшее развитие событий и старалось меня к нему подготовить. Так что я не сильно удивилась, когда увидела на веранде аккуратного домика Грушкиных… немецкий шкаф «Хельга»!
– Вот! Я нашел ее! – гордо сказал Горин и выпятил грудь, будто подставил ее под орден.
– О боже! – прошептал, не веря своим глазам, Зяма.
И он действительно молитвенно сложил руки, словно собирался немедленно вознести хвалу небесам.
– А что такое? – обеспокоенно спросила тетя Катя, встревоженная таким массовым нашествием желающих осмотреть фронт ландшафтно-дизайнерских работ.
– Миленькая, хорошенькая тетечка Катечка! – не разлепляя молитвенно склеенных ладошек, Зяма бухнулся на колени перед соседкой. В оранжевых трусах буфами он был похож на сказочного принца в некомплектном одеянии. – Продайте нам этот шкаф, пожалуйста! Он нам очень, очень нужен! Он нам просто жизненно необходим!
– Да берите, конечно! – замахала руками соседка, которую коленопреклоненный Зяма откровенно пугал. – Нам-то он уже не нужен, в городской квартире новая мебель, а «Хельгу» мы на дачу перевезли, потому что выбросить рука не поднялась.
– Минуточку! – с претензией воскликнула я. – Как же это – не поднялась? А Верка ваша нам сказала, что она отправила «Хельгу» на помойку!
– Отправила, точно! – кивнула тетя Катя. – Только мы с Жориком в окошко видели, как биндюжники наш милый шкафчик на мусорку волокут, и побежали следом. Двести рублей водителю собачьей перевозки заплатили, чтобы он «Хельгу» к нам на дачу перевез! Верка-то не знает, она сюда, в Бурково, уже лет десять носу не кажет, ей этот медвежий угол неинтересен, по заграницам отдыхает наша цаца.
Тетя Катя вздохнула, а потом мечтательно добавила:
– Эта «Хельга» – подруга нашей юности, свадебный подарок! Как можно ее выбрасывать?
– А вот подарить можно! – из кресла-качалки подал голос дядя Жора, которого я поначалу не заметила, потому что в коричневой байковой рубашке он сливался с пледом. – Варя и Боря отдали нам ее просто так, бесплатно.
– Бессребреники! – растроганно произнес Зяма, поднимаясь с колен.
Я не поняла, кого он имел в виду – добрых Грушкиных или наших собственных родителей, задарма раздающих ценные немецкие шкафы.
– Только у этой «Хельги», вы видите, дверцы нет, – смущенно сказала тетя Катя. – Красивая была дверца, с лошадкой!
– Я из нее журнальный столик сделал, – пыхнув сигаретным дымом, сообщил клетчатый дядя Жора.
– Столик тоже красивый! – поторопилась заявить тетя Катя – вероятно, опасаясь, что порывистый Зяма начнет молить ее об обратном превращении столешницы в мебельную дверцу.
– Это пустяки! – великодушно ответила я. – Как раз дверца-то у нас есть, к ней только шкафа не хватало!
В город мы вернулись усталые, голодные и невероятно счастливые. Горин высадил нас с Зямой у подъезда, но отказался заходить в дом. Кажется, он предвидел, что папуля будет нами недоволен, и опасался угодить под раздачу. Мы с Зямой тоже ждали не самого ласкового приема: наш милый добрый папочка в гневе бывает неприятно похож на разбуженного медведя.
Однако все оказалось не так страшно. Папуля действительно встретил нас в прихожей с высоко закатанными рукавами и в мясницком клеенчатом фартуке, но разделывать под орех собственных непослушных деток он не собирался, просто до нашего прихода лепил в кухне пельмени. Это блюдо папуля готовит редко, но в больших количествах, запасая полуфабрикат на случай отсутствия у него кулинарного вдохновения. У папули, как у всякого настоящего художника, тоже случаются творческие простои, и тогда наше семейство добывает себе пропитание в морозильной камере.
– Ну и видок у вас! – с неподдельным интересом оглядев нас с Зямой, сказал папа вместо приветствия.
– Мы были за городом, – сообщил Зяма, как будто оранжевые трусы, похожие на надутый ветром парашют-спарку, являлись типичной одеждой для отдыха на природе!
– Да-да, я знаю вашу легенду: катались на лошадях, – папа кивнул и перевел острый взгляд на меня.
– Я лично и вправду каталась! – не дрогнула я.
– Тебе верить – себя не уважать, – фыркнул папуля.
– Ты имеешь в виду мою клятву не вставать с кресельной подушки до десяти часов вечера? – догадалась я. – Так я свое обещание выполнила и даже перевыполнила! Смотри, на часах уже почти одиннадцать, а моя задница и эта самая подушка по-прежнему неразлучны!
Я повернулась и отклячила зад, демонстрируя его необычную форму. Возможно, подушка не украсила мою попу, но она здорово пригодилась во время легендарного загородного катания на лошадях.
– М-да, хороши! – папуля скупо отпустил нам с Зямой один комплимент на двоих. – Виктор, посмотри!
Выясняя, кого это призывает папуля, я вытянула шею и поверх плеча родителя бросила взгляд в кухню. Обеденный стол был закрыт большой доской, которая обычно хранится на антресолях в специальном расчете на широкомасштабную лепку пельменей. Не знаю, как она попала к нам в дом, но я помню эту доску с детства. Она большущая, необычайно толстая и очень прочная. Тридцать лет папуля раскатывает и режет на ней тесто, а доске хоть бы хны! Наверное, ее суперпрочности немало способствуют металлические скобы по углам.
Сейчас гигантская разделочная доска была немного сдвинута, и за свободным от пельменей кусочком стола уютно устроился маленький кругленький дядечка, лысый и розовый, как румяный колобок.
– Здрасьте! – я благовоспитанно поприветствовала незнакомого человека и даже сделала чинный книксен.
Колобок кивнул, встал из-за стола и прокатился в прихожую, на ходу вытирая замасленные руки о штаны маскировочной окраски, так что лишние пятна ничего уже не могли к ним добавить. Судя по штанам, дядечка по имени Виктор имел какое-то отношение к вооруженным силам. Я вопросительно посмотрела на папулю, но он сделал каменное лицо и отступил в сторону, пропуская военизированного колобка к нам с Зямой.
Ростом Виктор был с тумбочку для телевизора, но при этом производил впечатление весомой фигуры.
