Старушка с авоськой картошки, проходившая мимо меня со скоростью примороженной улитки, еще притормозила и спросила:
– Хочешь купить квартиру в нашем доме?
Я внимательно посмотрела на бабушку. Добродушное лицо с мягкими морщинистыми щеками выдавало большую любительницу домашней сдобы и чая с вареньем. За такой уютной трапезой пожилые люди обычно мило болтают – если, конечно, им есть с кем поболтать. Наверное, эта общительная старушка одинока.
– Давайте, я помогу вам сетку донести, – предложила я, показав на авоську, которая под грузом корнеплодов растянулась, как сытый удав.
– А давай! – легко согласилась бабушка. – Только предупреждаю: мне на четвертый этаж! А лифта в нашем доме нет.
– Ничего, я пока что могу и без лифта, – улыбнулась я, перехватывая сетку.
– Это ты зря, – укорила меня бабуля. – Если покупаешь квартиру, бери сразу в доме с лифтом. Полвека пролетит – и не заметишь, как станешь такой, как я, тогда каждую ступеньку за горную вершину считать будешь.
Старушка уцепилась за мой локоть, и мы повлеклись к подъезду.
– Я не собираюсь покупать здесь квартиру, – честно призналась я. – Ищу тут одну женщину… Хотя она, наверное, уже умерла. Анна Ивановна Иванова, вы не знаете такую?
– Как не знать! Знала, конечно, – бабушка внимательно посмотрела на меня снизу вверх. – Она и вправду недавно померла, всего неделя, как похоронили. Отмучилась, бедная! Последний год, почитай, безногая была, едва-едва по квартире ползала, инвалид первой группы, и с головой у нее плоховато стало… А зачем тебе Анюта?
– Хотела расспросить ее о другой женщине, Нине Горчаковой, – вновь честно ответила я, но говорить о том, что она тоже недавно умерла, все-таки не стала.
– Ну а Нинка тебе зачем? – спросила любопытная старушка.
– А вы и с ней были знакомы, бабушка? – обрадовалась я, увильнув от ответа на заданный вопрос.
– Как не быть! Нинка иной раз и для меня покупки в магазине делала, когда я сама пойти не могла, – ну, знаешь, у старого человека вечно какая-то хворь, не понос, так золотуха! – бабуля невесело засмеялась. – А Нинка от Анюты бежит да и в мою дверь постучится: не надо ли вам чего, Тамара Петровна? Хорошая девка, повезло Анюте с помощницей. С родней только не повезло.
– А Нина Анне Ивановне разве не родственница была? – спросила я, прикинув, на какое количество вопросов хватит неспешного пути до подъезда и далее – на четвертый этаж.
Получалось, что я спокойно могу выяснить подробности жизни самой Тамары Петровны и всех ее соседей по дому за последнюю пятилетку.
– Как сказать, родственница или нет? – Тамара Петровна так крепко задумалась, что мы проползли в тишине пару метров. – Внучатая племянница первого мужа, он давно умер. Седьмая вода на киселе! Считай, что не родня. У Анюты родная племянница была.
– Тоже умерла? – испугалась я.
– Помрет такая, как же, жди! Она сначала всех вокруг в гроб загонит! – язвительно сказала бабушка. – Эта Наташка, Анютина-то племянница, такая жадная и вредная баба, чисто – ведьма! Да она и похожа на ведьму. Настоящая Баба-Яга, никак не может с людьми по-человечески общаться! Уж на что Нинка-то сердечная да добрая девка, а и та с грымзой Наташкой разругалась в дым, да где – прямо на Анютиных похоронах! «Я, кричит, вам говорила, я предупреждала, а вы не послушали!» Как будто такие ведьмы, как Наташка, кого-нибудь слушают!
Старушка сначала разволновалась, а потом неожиданно успокоилась.
– Наташке за всю ее человеческую подлость бог ни мужа, ни детей не дал. Живет одна, как перст. Правда, не бедствует. Она медсестрой в ветеранском госпитале работает и деньги там берет, с кого только можно, – чувствительная Тамара Петровна снова загрустила. – И ведь какая гадюка? Сама медработник, человек гуманной профессии, а к больной тетке годами носу не показывала! Нинка – чужой человек, а каждую субботу к Анюте приезжала и по хозяйству возилась, как положено: и бельишко перестирает- погладит, и борща наварит, и в магазин или там в аптеку сбегает… А стоило Анюте помереть, как эта дрянь, Наташка, первая прибежала и в шкафах копаться начала. И ничего ей не скажешь, единственная наследница, квартира со всеми вещами ей досталась.
За разговором мы с бабушкой вплотную подошли к подъезду, но подняться на крыльцо не успели. С лавочки под сенью виноградной беседки мою спутницу окликнула другая пожилая леди. Тамара Петровна обрадовалась приятной встрече и решила сделать остановку в пути, поболтать с подружкой. Я проводила ее к лавочке, усадила бок о бок с приятельницей и предложила:
– Хотите, я вашу авоську на четвертый этаж занесу и на лестничной площадке оставлю? Все равно ведь мимо проходить буду, мне же на пятый этаж нужно. В какой квартире Анна Ивановна жила?
– В пятнадцатой, – машинально ответила бабушка. – А моя квартира одиннадцатая, ты картошку там под дверью положи, на коврике.
– А не сопрут? – заволновалась пожилая подруга Тамары Петровны.
– А кто может?
Забыв обо мне, старушки принялись перебирать кандидатуры на роль возможных похитителей картошки. Я оставила их обсуждать моральный облик соседей и прошла в подъезд. Поднялась на четвертый этаж, пристроила под облезлой дверью одиннадцатой квартиры авоську с картошкой и пошла было дальше, но потом вернулась. Побоялась, что бабулину картошку и в самом деле сопрут. Мало ли?
У меня в сумке был черный фломастер и пачка небольших квадратных бумажек для заметок. С обратной стороны они имеют липкий слой и легко приклеиваются на любую ровную поверхность. Я решила принять меры против возможных похитителей картошки и аккуратными печатными буквами написала на одной бумажке: «Обработано токсичными спецпрепаратами», на второй – «В пищу не пригодно», а на третьей – «Только для технических целей». Эти листочки с устрашающими надписями я на манер ярлыков прилепила к кожаным ручкам авоськи и осталась вполне довольна своей оригинальной противоугонной системой. Теперь потенциальные похитители корнеплодов десять раз подумают, прежде чем решат умыкнуть сетку с непригодной в пищу картошкой. Прикинут, а нужен ли им овощ, обработанный токсичными спецпрепаратами? И скорее всего уйдут ни с чем. Не считая неразрешимого вопроса о загадочных технических целях использования картофеля.
Усмехаясь, я поднялась на пятый этаж. Дверь пятнадцатой квартиры была удивительно похожа на ту, под которой я только что пристроила спецобработанный технический картофель: такой же облезлый красный кожзаменитель в сизых точках гвоздиков, такой же подслеповатый «глазок», такой же старомодный звонок с верткой кнопкой-пуговкой.
Я придавила черную бусину, и за дверью закурлыкали гуси-лебеди. Звук был такой милый, пасторальный, что я почти растрогалась, но тут дверь открылась, и на пороге появилась Баба-Яга. Это сказочное имя подходило могучей бабище с копной мелко вьющихся рыжих волос, как никакое другое. Впрочем, я подозревала, что по паспорту ее зовут Натальей, и очень может быть, что Ивановой.
Физиономия у предполагаемой Натальи – Бабы-Яги Ивановой была большая, круглая и плоская, как грузинский хлеб-лаваш, а глазки – черные и блестящие, как маслины. Из середины лаваша торчала гастрономически чуждая ему картофелина, а под ней помещалась оранжевая кремовая розочка, которая гораздо уместнее была бы на торте. Маслянисто поблескивающие розовые лепестки зашевелились, и раздался высокий визгливый голос:
– Вам кого?
– Э-э-э-э… – протянула я.
– Таких тут нет!
– И не надо! – быстро сказала я, сообразив, что сейчас передо мной захлопнут дверь. – Я к вам!
– Ко мне? – удивилась Баба-Яга.
– Я по поводу контракта! – с нажимом сказала я.
– Какого контракта?
А я еще и сама не придумала – какого! Имей я соответствующие полномочия от вооруженных сил
