На морщинистой ладошке старушки лежала нечищеная сырая картофелина, хранящая четкий след зубов.
– С полкило сожрал, не меньше! – добавила ее подружка, взвесив в руке уже не полную авоську.
Пока я бегала за докторшей, бабушки успели сложить не съеденную юным токсикоманом картошку обратно в сетку.
– Да, голод не тетка! – сказала Елена Макаровна. И повторила: – Бедный мальчик!
Она сочувственно посмотрела на страдальца. Мы с бабушкой Тамарой Петровной переглянулись и не стали говорить, что бедный мальчик наелся грязных корнеплодов не с голодухи, а в расчете поймать кайф от токсической картошечки.
– Ну, мы пойдем, а вы уж тут дальше сами! – сказала старушка-подружка, увлекая в открытую дверь Тамару Петровну, фигура которой перекосилась под тяжестью авоськи.
– Идите, идите, – безразлично отозвалась Елена Макаровна.
Она уже скормила пациенту какую-то таблетку и теперь заливала в него воду из принесенной бутылочки. Очевидно, врач знала, куда идет, и предвидела, что чистой питьевой воды в квартире «потомственных» не найдется. Чистого тут не было ничего.
– Авось не помрет, ворюга! – оглянувшись на пороге, без особого сочувствия прошептала пожилая приятельница Тамары Петровны. – Очистка кишечника – это даже полезно!
Обсуждая потенциальный оздоровительный эффект диареи, бабушки вышли из квартиры и повлеклись вверх по лестнице. Я тоже хотела было удалиться по-английски, но Елена Макаровна воззвала ко мне из туалета:
– Девушка! Извините, не знаю, как вас зовут…
– Инна, – сказала я.
– Инночка, не уходите, пожалуйста! Мальчика сейчас нельзя оставить без наблюдения, а мне одной тут неуютно.
«Неуютно» – это еще мягко сказано! В зачумленном притоне уютно чувствовали себя только тараканы. Да еще, наверное, всяческие бациллы, микробы и вирусы. Подумав так, я спрятала руки за спину, чтобы ни к чему не прикасаться, и отодвинулась подальше от стены.
Стоять посреди коридора было неудобно. К тому же от беготни вверх-вниз по лестнице немного устали ноги. Я бы не отказалась посидеть, но грязный заплеванный пол в качестве посадочного места меня не привлекал. Елене Макаровне было проще, она присела на свой чемоданчик.
– Наверное, соседи частенько поднимают вас по тревоге? – спросила я докторшу.
– Почитай каждый день, – устало улыбнулась она. – Но я не жалуюсь, в моем возрасте это даже приятно – быть нужной людям. Хотя моя дочь называет меня дурой.
– Почему это? – возмутилась я.
– Потому что я платы со своих пациентов не беру, – пожилая женщина пожала худенькими плечиками. – И никому никогда не отказываю. А как я могу отказать? Я же клятву Гиппократа давала!
– Мало ли, кто ее давал! – усмехнулась я. – А бесплатной отечественная медицина осталась, по- моему, только на словах! У нас в поликлинике нужную справку или даже больничный лист запросто можно купить, на все есть своя такса.
– В наши времена такого не было! – покачала головой Елена Макаровна. – Уж вы поверьте, я всю жизнь участковым терапевтом проработала и ни копейки ни с кого не взяла. Конфеты и букеты, правда, мне несли без счета, но это же не взятка, скорее – знак внимания.
– Сейчас другое время, – сказала я.
– А дочка говорит, что я как была дурой, так ею и осталась! – грустно улыбнулась Елена Макаровна. – Упрекает меня, что я оставила научную работу, не получила степень, не сделала карьеру. Я ведь медицинский институт с красным дипломом окончила, интернатуру прошла, уже кандидатскую писала, когда замуж вышла. А муж сказал: выбирай – или наука, или я! Он у меня простой человек был, водитель. Я молодая была, глупая, диссертацию задвинула в стол и родила дочку. Выбрала, в общем, семейное счастье. А могла бы сейчас профессоршей быть!
Елена Макаровна печально вздохнула. Я открыла рот, чтобы утешить ее каким-нибудь глубокомысленным замечанием вроде «Се ля ви!», но не успела. Женщина вновь заговорила, причем заметно бодрее:
– А с другой стороны, если подумать, какая разница между участковым врачом и профессором? Я недавно встретила однокурсника, Бореньку Трембицкого, мы с ним после института у одного научного руководителя диссертации писали, только я это дело бросила, а Боря – нет. Он теперь заслуженный врач, специалист с именем, профессор медицинской академии! А что толку? Борис Олегович так же, как и я, ходит по пациентам! Небось не от хорошей жизни в свои шестьдесят годков субботним днем топал ножками на пятый этаж старую бабку консультировать!
Я насторожила ушки. Слыхала я про одну старую бабку, проживавшую именно на пятом этаже!
– Уж не Анну ли Иванову ваш профессор смотрел? – спросила я.
– А вы знали Анну Ивановну?
– Немного, – уклончиво ответила я.
– Ну да, Борю к ней пригласили, – подтвердила Елена Макаровна. – Анна-то Ивановна в последнее время совсем расклеилась. Через день звонила мне, просила давление измерить, у меня дома прибор есть…
– Интересно, дорого ли берет за консультацию ваш знакомый профессор? – спросила я, притворяясь, что меня этот вопрос живо интересует. – Я бы пригласила его одну свою родственницу посмотреть. Она нестарая еще женщина, но ее терзают кошмары.
Если бы мамуля это услышала, она бы меня растерзала!
– Не думаю, что профессорский гонорар очень высок, раз он оказался по карману малоимущей пенсионерке-инвалиду, – рассудительно сказала Елена Макаровна.
– Наверное, за нее любящие родственники заплатили? – предположила я.
– Любящие родственники! – докторша всплеснула руками и едва не свалилась с чемоданчика. – Видели бы вы этих родственников! У Анна Ивановны одна только племянница была, очень неприятная и корыстная особа. Тетушка ей квартиру завещала, а она за это за ней присматривала, но без души, кое-как, чисто формально. Наняла приходящую сиделку-помощницу и платила ей за работу в экономном режиме – только по выходным. Правда, девочка-сиделка была хорошая, заботливая.
Я бы с удовольствием продолжила разговор на эту чрезвычайно интересную мне тему, но беседе помешал потомственный алкоголик и тунеядец Дмитрий Утятин.
– Холодно! – неожиданно громко и внятно произнес он.
– И это нормально, – заверила его Елена Макаровна.
Она встала с чемоданчика и захлопотала вокруг пациента. Очевидно, горе-наркоману полегчало, потому что он нашел в себе силы встать с унитаза и натянуть штаны. На этом, правда, положительные изменения закончились. Едва поднявшись на ноги, страдалец покачнулся и упал, едва не раскроив голову о край чугунной ванны.
Проявляя гуманизм и самоотверженность, мы с Еленой Макаровной оттащили павшего в кухню, где обнаружилась кривобокая раскладушка. Из своего замечательного чемоданчика докторша извлекла коричневую клеенку и белую простынку, ими мы застелили раскладушку, и ложе больного стало выглядеть вполне прилично.
– Его бы еще укрыть чем-нибудь, да у меня с собой ничего подходящего нет, – вздохнула добросердечная Елена Макаровна, посмотрев на скорчившегося на раскладушке пациента.
Щеки его по цвету несильно отличались от белой простыни.
– Схожу домой, принесу для мальчика какое-нибудь покрывало, – сообщила докторша.
Я проводила ее и помогла поднять на четвертый этаж увесистый чемоданчик с универсальным спасательным снаряжением.
Елена Макаровна возилась в квартире, дверь была открыта. С лестничной площадки мне был виден телефонный аппарат, висящий на стене прихожей.
– Вы разрешите мне от вас позвонить? – возвысив голос, спросила я.
– Конечно, конечно, звоните! – отозвалась хозяйка из глубины квартиры.
