–
Увы, чем закончилось интервью, приятелям узнать так и не довелось. Возбужденный услышанным Лев Семенович протянул руку к последней бутылке, и тут случилось непоправимое. Неловкий взмах – и многострадальная магнитола второй раз за сегодня грохнулась на пол.
Разумеется, Михалыч вновь попытался продемонстрировать свое мастерство. Забыв об обычных подколках, друзья затаив дыхание напряженно следили, как он колдует над сломанным аппаратом. Когда тот включился, у всех вырвался вздох облегчения, однако радость оказалась преждевременной. Как ни прискорбно, но чудеса дважды не повторяются. Ничего необычного из старенького устройства не раздалось. Только истошное мяуканье очередной мегазвезды, опостылевшая реклама и последние новости:
– …Уточняется количество погибших при взрыве казармы миротворческих сил НАТО в Нижнем Новгороде. Как мы уже сообщали, вчера утром начиненный взрывчаткой грузовик врезался в стену здания, в котором размещался батальон американских миротворцев. На данный момент из-под завалов извлечены тела ста восемнадцати военнослужащих и гражданского персонала. Весь мир с негодованием и гневом осуждает очередную трусливую вылазку русских нацистов…
– И чего этим чертовым камикадзе спокойно не живется? Из-за них завтра опять на антифашистский митинг идти. Босс сказал, всем быть обязательно, не то уволит.
– Хрен с ними, с придурками! Погодите, мужики… Но мы же все… Своими ушами! И что это было? Коллективная галлюцинация?
– Галлюцинация… Как бы не так! У меня на работе… Как раз перед тем, как наш «ящик» прикрыли. В общем, могу сказать точно: наша Вселенная – не единственная!
– Это что ж выходит, мы передачу из параллельного мира слушали?
– А я о чем говорю? Жаль не догадался на кассету записать.
– Совсем рехнулся? Это ж тоталитарная пропаганда! Ты еще речь Квачкова запиши!
При упоминании неуловимого и грозного лидера фашистского подполья вся троица невольно втянула головы в плечи.
– До чего же они несчастные. Те, кто в том мире живет. Прозябать в вечном страхе, не зная свободы. Постоянные унижения, полицейский произвол…
– Да уж! Хорошо, что наша история пошла по-другому.
За обсуждением таинственного феномена выпили еще по одной. Затем, слегка покачиваясь, Михалыч решительно поднялся на ноги:
– Ладно, мне пора.
– Куда так рано? Сиди! Водка еще есть…
– Ты что, забыл? Теперь же комендантский час не с одиннадцати, а с десяти. Ну после того, как телецентр рванули.
– Тогда по последней и расходимся. Кстати, аусвайс получил? Не то живо на Гуантанамо загремишь!
– А как же! – закатав рукав, Самуил Лазаревич гордо продемнстрировал вшитый под кожу микрочип.
Ника Батхен
Сказка про перчатку
Шел невиданный дождь. Все вокруг раскисало и гнило. Отсырели патроны, пропитались водой шинели, покоробились и разбухли кожаные ремни. Рядовой Дюнуа сонно мок под худым козырьком караулки. Хотелось закурить, но он ломал уже пятую спичку, и табачные крошки застревали в вислых усах солдата. Монотонность дождя пробуждала мечты о прекрасном – круглобокой бутылке бордо, круглощекой задастой бретонке, круглом блюде, наполненном жареным мясом под соусом с зернышками гранатов, и еще керамической тарелке с лохматой и сочной зеленью по краям…
– Рядовой, это штаб?
Рядовой Дюнуа клюнул носом стекло и проснулся. За оконцем стояла девушка в сером плаще.
– Ты заснул на посту? Это дурно. Я должна говорить с генералом.
Рядовой Дюнуа помотал головой и потер кулаками глаза – сон вцепился в виски и никак не желал уходить. Во втором часу ночи, в забытой богом провинции, не жена и не проститутка. Лет семнадцати с виду, стриженая, широкоплечая, взгляд внимательный, светлый и властный.
– Вы простите, мадемуазель, не положено. Да и ночь на дворе. Подходите с утра в штаб округа…
– Я должна говорить с генералом.
«Вот упрямая… Или беда стряслась? Может, брат запропал, или жених не пишет?»
– А что за дело у вас к генералу, мадемуазель, чтобы ночью его будить? Несчастье? Опасность? Весть?
– Скоро будет война. Я пришла спасти Францию.
«Сумасшедшая? Перебежчица? Может, шпионка? Городок пограничный, всякое приключалось. Доложу сразу генералу – мало ли…»
Рядовой Дюнуа заглянул в караулку и тряхнул за плечо сладко спящего Жиля. Тот с минуту не мог проморгаться, тер ладонями смуглые щеки – вылитый мавр спросонок.
– Постереги, я живо. Как о вас доложить, мадемуазель?
– Жанна.
…В кабинете теплился свет. Вкусно пахло кофе и коньяком. На овальном столе неопрятными стопками громоздились бумаги и карты, валялись раскрытые книги. Его бессонное превосходительство, окружной генерал сидел в кресле, туфлями к камину, и курил, посыпая паркет пеплом. Он тревожился – был звонок из Парижа. Боши снова стянули танки к границе.
Рядовой Дюнуа постучался в открытую дверь.
– Разрешите доложить, ваше…
– Без церемоний. Что там?
– Девушка, мой генерал. Явилась ночью, одна, вся промокла. И твердит, мол, должна генерала видеть.
– Интересно. И что, хороша?
– Не из этих. Глядит, как монашка. Похожа на перебежчицу, говорит – дело важное.
– Что ж, впусти. Но постой за дверью на всякий случай. Как ее имя, ты говорил?
– Жанна, мой генерал. Иду!
Генерал ухмыльнулся в усы. В перебежчиков он не верил – по крайней мере, при таких обстоятельствах. Скорей всего, девушке что-то требовалось – замолвить словечко там, заступиться за милого или отпуск просить для свадьбы. В сентябре за одним сержантом явились сразу две невесты – явились, а у обеих животы выше носа… Червячок беспокойства шевельнулся под ребрами, но тревога давно опостылела, как боль в печени. Генерал распахнул створки окна, с силой выбросил в сад окурок и закурил снова. Коктейль из дыма виргинского табака и мокрого южного воздуха согревал утомленное сердце… Уснуть и видеть сны…
Когда генерал обернулся, девушка уже была в комнате.
Она стояла, протянув руки к огню, некрасивая, бледная, чересчур грубо сложенная для такой молодой особы. Поза девушки – уверенная, упрямая, с задранным вверх крестьянским тяжелым носом – раздражала, резала взгляд. Генерал удивился себе – что не так? И предложил чуть небрежней, чем следовало:
