К тому же летом, собирая травы, Таня неожиданно набрала небольшой букет неизвестных растений, их она про себя назвала «холодными». Все растения, которые Татьяна рвала, казались теплыми, а эти почему- то холодными. Такое возникало внутреннее ощущение. Когда она показала свой букетик бабе Зине, та засмеялась:
– Надо же! Все собрала! До одной! Да, Танюша, способная ты, однако! Значит, пришло время учиться летать.
– Что значит летать? На метле, что ли?
– Какое там на метле! Тяжела ты для метлы, деточка. По-другому летать, по-другому! Ведьмину мазь будем делать. К Новому году настоится, приедешь ко мне, когда дороги станут, как раз перед Рождеством, научу.
И они стали делать «ведьмину мазь». Сначала Танин букет заботливо высушили со специальным заговором на чердаке, в сухом и темном месте. Потом Таня долго толкла каменным пестиком в каменной ступке сухую траву, перетирая ее в мелкую пыль, потом ездила в соседнюю деревню, где резали барана, за бараньим салом, потом сало это топила и перемешивала с травяным порошком, пока не остыло. Полученную густую зеленоватую массу они еще долго грели на печке, на водяной бане, поместив маленькую крыночку в большую закопченную кастрюлю с водой, в этой емкости баба Зина стерилизовала банки с домашними заготовками. Потом Зинаида Никифоровна проткнула Танин палец костяной иглой и накапала в варево несколько капель крови из среднего пальца. Затем плотно замотала крынку вощеной бумагой и убрала в подпол настаиваться.
– Ну вот, теперь тебя ждать будет. Как раз к зиме силу наберет.
– А если не приеду?
– Приедешь, куда денешься… Ведьмина кровь позовет!
Вот как раз к зиме на курсах у Струганова все и начали сходить потихоньку с ума. Сначала просто гоняли шарики между ладошками, рисовали, учились видеть, где у кого что болит. А потом Алина стала давать медитации. Ох, как она это любила! Особенно путешествия в прошлые жизни! Таня про себя хихикала, но закрывала глаза и уносилась мыслями далеко-далеко… В лес, полный звуков и запахов… А потом из леса ее вело куда-то, где она становилась не зверем, не птицей, а кем-то другим, вроде и не человеком, а частью чего-то, малой частью, но почему-то вмещающей и звериную, и человечью, и даже растительную суть… Когда медитация прекращалась, все начинали рассказывать, кем они были. Как правило, большинство оказывалось царями, Клеопатрами, куртизанками, дворянами… Только Марьяна упорно видела одну и ту же картинку – чернокожая девушка в пестрых бусах идет по пляжу, по белому песку у самой кромки воды… Свист – в грудь ей вонзается темная стрела с красно-белым оперением… Яркий круг солнца перед глазами, и все – тьма… Таня про свои видения помалкивала. Откровенничать совсем не хотелось. И без того Алина приглядывалась к ней чересчур пристально. Экстрасенс Кривенко крайне ревностно относилась к собственной силе и просветленности. А курсантов не любила и всегда подозревала во всевозможных грехах. Например, после занятий всегда жаловалась, что «группа ее совершенно объела», хотя Таня отчетливо видела, что группа дала ей больше, чем взяла. Пришедшие учиться неофиты охотней «объедали» Вадика, заполнявшего аудиторию своим теплым, золотистым полем, чем холодную, сухую, «вертикальную» Алину. Или «навесили» – послали негативный энергетический посыл. Хотя как новички могли достать несравненную Кривенко, по ее же словам парящую на уровне Бодхе, оставалось загадкой. Но Алине этого говорить не стоило, и вообще, при ней из толпы выделяться небезопасно. Таня видела, как тонко и красиво она выживает с «кафедры» девочек, что работали до нее. Адепт высоких энергий умело провоцировала и моделировала конфликты, выскальзывая из них неизменно жертвой. Чтобы потом страдать и жаловаться шефу. А так как поле Алины, как у всякого эмоционального человека, было довольно рыхлым (Таня уже научилась видеть и чувствовать поля), липло к нему много всякого. Особенно недоброго. Тем более недоброго, поскольку в самой Алине особой любви к людям не наблюдалось. Скорее наоборот. «Подобное притягивает подобное, внешнее равно внутреннему», – это провозгласил Вадим Струганов в самом начале курсов, призывая учеников заглянуть в собственные бездны. И правильно делал. Таня с лета Купальской ночи размышляла над тем, откуда берется сила, и пришла к выводу – отовсюду. Взять ее просто, главное – понять, что сила прежде всего внутри. «Внешнее равно внутреннему, подобное…» Видимо, Алина так часто слышала эти слова, что давно перестала придавать им какое-то значение или относить на свой счет. А не мешало бы. Хотя… В сущности, зачем? Роль жертвы куда выгоднее.
Когда Вадим начал давать теорию колдовства, группа уже была достаточно раскачана разного рода медитациями и практиками по набору энергий. Таня стала замечать, что потоки силы разбудили в ней нечто почти забытое, и оно стало всплывать. По большей части обиды и амбиции. Детские, глупые, но болезненные. Люди, общение с которыми казалось легким и интересным, стали раздражать, вызывать враждебность. Прошел шумный домашний Новый год, и Таню остро потянуло в деревню. Она взяла на работе отпуск за свой счет, попросила у Валеры денег и поехала в Лукино. Добиралась автобусом и попутками. Теткин дом открывать не стала: большой, за ночь толком не протопишь, направилась прямиком к Зинаиде. По скользкой тропинке, мимо обледенелого сельского колодца к аккуратной избе деревенской ведьмы. Зинаидина изба с чисто выметенным двором и вертикальной струйкой дыма над крышей казалась теплой даже издали. Таня вошла, не постучав, она не просто чувствовала – ее ждут, она вся вибрировала от желания попасть в этот теплый дом с половичками на полу и белыми занавесками на окнах. Последние несколько десятков метров она уже бежала по скользкой утоптанной дорожке, не ощущая тяжести рюкзачка с продуктами и подарками. Зинаида Никифоровна сидела за накрытым к чаю столом и улыбалась:
– Заходи, Танюша, попей чайку с мороза…
Таня отставила стопку справочников в сторону. Кому их отдать? Гошке они явно не пригодятся. Марьяне? Вряд ли. Не захочет она с травами возиться, не тот характер. Юльке? Может быть. У нее дача где-то не близко, чуть не сто километров от города, она лес любит. Да, точно, надо перевязать бечевкой и отнести. Можно, кстати, сейчас. Юлька вроде дома. Таня набрала номер и услышала знакомый грустный голос:
– Слушаю…
– Привет. А я к тебе в гости сейчас приду.
– Приходи, – подруга обрадовалась. – Я тут одна сижу. Девочки у бабушки, муж на съемках. С собакой?
– Нет, Берта с Гошкой и Валерой на даче.
– Жаль. Некого побаловать.
– Почему некого, а я?
– Ну разве что тебя.
Книг получилось две приличные пачки. Таня подсунула под бечевку старые Гошкины варежки, чтобы тонкая веревка не резала руки. Проверила ключи в кармане куртки. Неожиданно для себя поставила стопки на пол в прихожей, вернулась на кухню, открыла холодильник и достала с полки большую пластмассовую баночку из-под крема. Открутила крышку, понюхала. Знакомый дурманный болотный запах… Только вот Таниной крови в ней больше нет. Да и не нужно. Эта мазь не только для Тани. Голос у Юльки последнее время грустный. Значит, пора. По крайней мере, попытаться стоит…
Дошла она быстро, дом подруги находился рядом, через четыре двора, это оказалось так неожиданно удобно, особенно когда они возвращались с курсов. Юлька тогда была немного нервная и глючная, Таня тихонько приводила ее в себя, по дороге, между разговорами. Вообще-то, если разобраться, Вадик поступил тогда с «курсантами и курсистками» жестоко. Впрочем, он всегда так поступал – бросит, как котят или щенков, в омут энергий, и плывите. Выплывете – честь и хвала, а нет – извините, отчислены. Метод естественного отбора. Как в лесу. Когда начались внутренние разборки, кто кого круче, она-то как раз и «слиняла» в деревню к бабе Зине и заветной баночке, а Юлька осталась. Они познакомились уже в новой группе, сформированной из самых крепких. Юля почти пришла в норму, но все еще боялась самой себя. До сих пор, кстати, боится. А еще стыдится – где-то в глубине Юлькиной души сидит идея, что быть ведьмой – стыдно. Тем более темной. Подруга не разделяла, да и до сих пор не разделяет – темная и черная. Ее эти понятия одинаково пугают. Юльке и в голову не приходит, что можно быть темной и не делать зла. Уметь распознавать тьму и мочь ее развеять не значит быть черной. Черными становятся те, кто берет тьму на службу, а по сути сам служит ей. Но тогда никто не задумывался над этим. Все видели мир полярным и
