Как только Вишневецкий и Мерцаев очутились на улице, Дунечка первая заговорила о полушубке:
— Бабанюшка, значит, он убил Андрюшу.
Не сговариваясь, они решили дать знать отцу Андрея — Фоке Лукичу Шерстобитову. Дунечка через огороды, делая большой круг, на случай, если следят за домом, побежала на другой край села. Фока Лукич оказался в дальней лесосеке. Дунечка — на лыжи и вместе со старшим братом Андрюши — туда. Нельзя было терять время.
Зимний день короток. В сумерках пришли Мерцаев и Вишневецкий. Сухариков решительно отказался ловить Толлина. Он боялся его и пугал их.
Дунечка еще не вернулась, и Дарья Семеновна всячески тянула время, ссылаясь на ранний час.
— Спугнуть лису всегда легче, нежели поймать ее. Особливо живьем. Я и мешок приготовила. Цап его и — в куль, а опосля волоком, — распаляла Дарья Семеновна воображение Мерцаева и Вишневецкого, заранее торжествующих удачу облавы.
Хлопнули двери в сенцах, затем вошла Дунечка.
— Отдадут они, бабонька, долг. Привезут тебе и горох и муку, — сказала умненькая девочка и, повернувшись к Мерцаеву и Вишневецкому, сказала: — Еще раз здравствуйте.
— И в добрый час, — отозвалась на сообщение внучки Кукуева. — Брать-то все умеют, да рассчитываться не торопятся… А у меня только пшена горсть… — обратилась она к Мерцаеву. — Мне вон двоих постояльцев из милосердных сестер поставили. Чем их кормить?
Мерцаеву не терпелось.
— Совсем уж темно.
— Пошли, сокол, пошли. А ты, Дунюшка, запрись. Огня не задувай, — наказала она внучке и быстрехонько накинула платок и легкую кацавейку. — Аида, поехали.
Идя по дороге на старую солеварню вслед за Мерцаевым, Дарья Семеновна, напрягая глаза, отыскала на спине полушубка, ниже левой лопатки, отверстие, оставленное пулей. Она точно помнит, как мать Андрея не один раз повторяла: «Прямо в сердце и насквозь ниже левой лопатки». Теперь не оставалось никаких сомнений. Это и есть убийца.
Дорога шла берегом речки. Мерцаев и Вишневецкий шагали быстро, и Дарья Семеновна попросила:
— Стара стала я рысью-то бегать…
Убавили шаг. Падал мягкий снежок. Вскоре свернули в молодой сосняк. Дарья Семеновна сказала:
— Теперь тише. Недалеко уж. Не насторожить бы…
Пошли совсем тихо. Где-то пискнула большая синица. Ей ответила другая. И тут же из соснячка вышли четверо мужиков. Трое с топорами, один с шомпольным дробовиком. Мерцаев и Вишневецкий, не успев понять, в чем дело, были сбиты с ног и разоружены.
— Теперь патроны, — приказал вооруженный дробовиком.
Мерцаев услужливо отдал подсумок. Вишневецкий стал шарить в карманах и вынул две неполные обоймы. Тут, будто только что заметив Дарью Семеновну, самый старший из нападающих, это был Фока Шерстобитов, кинулся на нее и закричал:
— Смерть тебе, колдунья!
— Кому служишь, проклятая гадина! — прокричал второй.
И наконец, третий, старший брат Андрюши — Константин вытащил из-за голенища нож:
— Молись, ведьма!
Тут Дарья Семеновна, считая, что все было сыграно очень хорошо и ее в случае чего никто не может обвинить в приверженности к красным, с криком бросилась в обратный путь.
Отец, старший брат Андрюши не стали разглядывать полушубок на Мерцаеве. Они, как и Дунечка, сразу же узнали его. Им незачем было искать места, где прошла пуля. Узнали и валенки. Шерстобитов смотрел в глаза убийцы с такой ненавистью и озлоблением, что этот взгляд Мерцаеву показался страшнее, чем если бы на него навели стволы обоих отобранных у него браунингов.
Нельзя было просто так прикончить этого барчука, не пожалевшего жизни своего сверстника ради овчинного полушубка. Ему нужно было сказать, за что его лишают жизни. И Фока Лукич спросил:
— Где ты взял полушубок моего сына? Только не ври.
Мерцаев никак не ждал, что его будут спрашивать об этом. Бледнея и дрожа, он сказал:
— Я купил его у солдата. Вот при нем. Правда ведь, Юра?
— Не торопись отвечать, — предупредил Вишневецкого Фока Лукич. — А то, не ровен час, соврешь и без головы в свою часть пойдешь. У какого солдата купил он? Вместе с валенками? Или порознь?
Вишневецкий молчал, опустив голову.
— Значит, не хочешь врать и выручать его? — спросил Фока Лукич. — Ну, а если не хочешь врать и выручать его, тогда говори правду. Он убил на опушке парня и снял с него полушубок и валенки?
Не долго раздумывал Вишневецкий. Улучив минуту, когда Мерцаев не смотрел на него, он кивнул головой.
— А ты не мотай головой, как козел, — вступил в разговор брат Шерстобитова, дядя Андрюши, — ты как человек. Да или нет, если хочешь снисхождения.
— Да, — громко сказал Вишневецкий.
— Не-е-ет!.. — истерически завопил Мерцаев. — Н-е-ет!..
— Значит, не хочешь признаться, убивец.
Мерцаев не выдержал, бросился к ногам Шерстобитова и стал просить помиловать его и простить. Фока Лукич поднял над головой убийцы сына лесорубный, с длинным топорищем, топор. А потом бросил его на снег. Такая казнь показалась малой и легкой. Озлобление и месть душили отца. И он стал искать возмездия страшнее.
— Жабеныш, что положено за смерть ни в чем не повинного человека ради мелкой корысти. Что?!
— Смерть! — не моргнув, ответил Вишневецкий.
— Юрий! — умоляюще не то проговорил, не то простонал Мерцаев.
Злоба Шерстобитова не утихала, а закипала с новой страшной силой. И он опять сквозь зубы заговорил с Вишневецким:
— Ежли ты такой праведный судья, так будь ему таким же праведным палачом.
В висках Вишневецкого стучало: «Выжить, любой ценой выжить». Он взял топор и пошел на обезумевшего Мерцаева.
Все отвернулись.
После того как Вишневецкий бросил окровавленный топор на снег, Шерстобитов сказал:
— Если ты так легко убиваешь своего однокорытника, значит, и ты, наверно, убил кого-то ради шубейки, что на тебе. И за это тебя тоже бы надо… Но ты живи и майся. Майся и бойся смерти за смерть… А теперь беги. Утекай, слизень…
Вишневецкий припустил по дороге в Дымовку, не чуя, как говорится, под собою ног. Дорогой в его наследственно-подлой голове созрел план: он расскажет о нападении четырех вооруженных, лица которых ему не удалось запомнить, и о том, как ему счастливо удалось бежать и как был уведен не вырвавшийся из их рук Игорь Мерцаев.
Ведь никто не поверит тому, что было на самом деле, если бы даже эти четыре мужика обвиняли Вишневецкого.
Не замешкались там у солеварни и Шерстобитовы.
— Возьми, сын, улику, — указал на топор Фока Лукич, — и ходу.
За солеварней их ждали розвальни и буланый конь.
И снова пошел снег — прятальщик следов и улик.
