так что теперь я ожидал встретить только хорошее.
Неожиданно я услышал движение и обернулся. Виляя хвостом, по кругу ко мне приближался неясной породы пес. Окрас у него белый, вид незлобный и гордый, я бы даже сказал, благородный, что было совсем непохоже на местных собак. В отличие от сородичей, этот совсем не стремился разжалобить меня на подачку и этим одним внушал уваженье. Откуда он взялся, я не заметил, но, определенно, среди тех сельских псов я его точно не видел. Да и как вообще он мог приблизиться ко мне незамеченным, если еще в середине улицы я разогнал всех собак и потом неоднократно оглядывался, проверяя, не увязался ли кто. Значит, получалось, он появился прямо из леса, пока я рассматривал стенд. Но что он там делал один? Да в такую погоду? И почему добродушно виляет хвостом, когда все остальные его поджимают? Да еще так лукаво щурит мне глаз?
Пока я мучился этими вопросами пес подошел на расстояние пинка и остановился. Видимо, он был еще не до конца уверен в моих намерениях и потому решил не рисковать и проверить. Видя его сомнения, я аккуратно присел и, поманив, почесал на голове за ухом. Пес облизнул мою руку. Сцена эта тронула меня до глубины души, и я, ни на секунду не раздумывая о том, насколько долго могу задержаться в лесу, снял свой рюкзак и, достав кусок колбасы, отломил половину. Пес в тот же миг радостно взял еду у меня прямо с ладони.
— Как тебя зовут, бедолага? — спросил я, продолжая гладить чавкающего пса и разглядывая ошейник: тот был сплошной, без застежки, сделан из нежной кожи и имел необычный орнамент по всей длине.
Мой новый друг не ответил и лишь облизнулся, а я вспомнил тотчас Самурая, который остался в Москве. В груди защемило. Как он там без меня? Я так скучаю…
Пес будто бы понял мою тоску и уткнулся, как мой стаффордшир, мне в подмышку. Я обнял его за шею и печально вздохнул. Надо будет как-то связаться с мамой. Меж тем бедолага лизнул меня в лицо и направился к лесу. Я не двигался с места. Пройдя метров пять, пес внезапно остановился и вновь посмотрел на меня. По морде, казалось, скользнула улыбка. Сомнений быть не могло, он приглашал идти за ним следом в аллею. Я еще раз огляделся по сторонам, но, так и не заметив ничего подозрительного, повиновался. Кроме нас двоих вокруг не было ни души. В голову тем временем мне пришла мысль о том, что пес нарочно встречает здесь людей в надежде получить от них что-нибудь вкусное. Но почему он тогда меня так странно сейчас ждет?
Тропика в аллее, прозванная в народе 'Батыевой тропой', по которой согласно легенде приблизились к Китежу татаро-монголы, вывела меня на небольшую возвышенность, с вершины которой мне открылся вид на озеро. Большую часть водоема еще закрывали деревья, но по мере того как я приближался, те безропотно расступались. Вскоре лес раздвинулся совсем, и я вышел на берег в предвкушении чего-то особенного. Представшая моему взору картина, и вправду, оказалась великолепной. Я был буквально очарован озером и все не мог наглядеться, будучи не в силах ни оторваться, ни даже вымолвить слово. Зрелище было волшебным. Пожалуй, такой красоты водоемов я в своей жизни не видывал.
Почти идеальной овальной формы безупречно синее озеро было гладким и ровным, и лишь совсем самую малость поверхность его теребил мелкий дождь. Со всех сторон плотной стеной его обступал древний лес, игравший осенними красками. Слева на холме возвышалась деревянная часовня. И никого. Ни одного из тех, кто мог осквернить его чистоту своим пошлым присутствием, не наблюдалось. Я попытался представить, как могла выглядеть эта местность тысячу лет назад с куполами и храмами, и благоговение мое еще больше усилилось. Тем не менее, пройдя немного вдоль берега, я с сожалением отметил, что озеро на самом деле не так велико, как казалось ранее, а после меня посетила и вовсе крамольная мысль. Я мог согласиться с легендой в той части, что когда-то на берегу Светлояра стоял Китеж-град, но то, что тот мог вместиться в столь скромную чашу, мне, откровенно, не верилось. Ведь город, рассуждал я, состоял не только из церквей и храмов, там были башни и стены, хоромы князей и бояр, домишки работного люда. А по представшим моему взору размерам в него не смогло бы войти даже селенье Владимирское.
Однако это умозаключение ничуть меня не смутило и не ослабило ощущения одухотворенности, в котором я пребывал. Наоборот, мне показалось, реальный город здесь вообще ни к чему. И появись он тут даже в далекой древности, озеро б неизменно погибло и потеряло свой сказочный вид. Ведь нет ничего прекраснее девственной, чистой природы, а человек, в какой бы век он ни жил, все равно сделает свое черное дело. С такими мыслями я и спустился к воде по мосткам.
Подойдя к самой кромке, я уселся на корточки и, нагнувшись, зачерпнул из озера прямо ладонью. Однако то ли пальцы оказались неплотно сжатыми, то ли в принципе донести до рта таким образом жидкость не так-то легко, попробовать светлоярской водицы не получилось. Справа неожиданно появился исчезнувший пес. Он также подошел к воде, посмотрел на меня хитрым взглядом и, как будто бы вновь улыбнувшись, принялся жадно лакать. Однозначно, он взял меня под опеку и теперь неустанно вел. Изловчившись, я встал на колени. А почему бы и нет, в самом деле, подумал я. Какая, в конце концов, разница!
Утолив жажду и так и не увидев в глубине ни куполов, ни крестов и не услышав колокольного звона, я оглядел периметр озера. Обходить его прямо сейчас мне не хотелось, поскольку, судя по схеме, до могилы трех старцев было еще километра три. Так что лучше, рассудил я, добраться до самой дальней точки, а обойти вокруг Светлояра я успею и на обратном пути.
— Ну, что, приятель, веди теперь к источнику и могилам, — позвал я пса и поднялся с коленей.
Тот радостно завилял хвостом и вприпрыжку побежал к церквушке. Я стал взбираться на холм следом за ним. Добравшись до часовни, я обнаружил, что двери ее закрыты, и никого кроме меня и собаки по- прежнему нет. Тем временем пес куда-то пропал, не отзываясь ни на свист, ни на голос. Я огляделся. Где-то неподалеку должен был находиться камень с отпечатком ступни Богородицы, которая, согласно поверью, прикоснулась к нему ногой, отвращая от городских стен войско Батыя. Я приступил к поискам, но искать следовик не пришлось — он лежал совсем рядом, напротив вкопанных в землю молельных крестов. Я подошел.
Своей формой сверху камень чем-то напоминал квадрат, и на поверхности его действительно имелось углубление, напоминавшее человеческий след. Точнее, отпечаток ступни ребенка или маленькой женщины. Я осторожно пощупал выемку, начинавшую уже заполняться водой, но никаких следов пятки и пальцев не обнаружил. Но кто сказал, что отпечаток не мог быть оставлен обутой ногой? Я оторвал взгляд от камня и вновь наткнулся пса. Тот терпеливо ждал меня впереди, подняв умную морду. Я еще раз провел по камню рукой и, оставив на счастье монетку, двинулся дальше.
Через какое-то время мы вышли к полю, и я взглянул на часы. С момента моего выхода из автобуса не прошло и часа, но погода окончательно испортилась. Теперь, стоя на открытом пространстве, я ясно чувствовал, как силен ветер и начинает хлестать в лицо дождь. Казалось, кто-то нарочно не хочет, чтоб я продолжал свой путь, стремясь напугать и отвратить в деревню. Взгляд мой упал на ботинки и куртку. Я был в грязи и промок. Я обернулся. А, может, лучше все-таки завтра? Пока до села не так далеко? Ну, никуда ведь они же не денутся, правда? Ни этот ключ, ни могилы. Что толку месить тут дерьмо?
Подбежал пес. Шерсть его тоже намокла и теперь смешно облегала тело, уменьшив и без того тощий вид. Глаза его улыбались.
— Ну, что, чертенок, грозы не боишься? — подбадривая самого себя, крикнул псу я. — А то без тебя мне кранты! Ну, чудо, давай, веди дальше! Дороги не знаю!
В ответ тот призывно залаял и побежал. Я двинулся следом по полю.
Я шел медленно, с трудом переставляя разъезжающиеся на скользкой земле ноги и непрерывно ругаясь. Дождь теперь превратился в ливень и сек как из шланга, а ветер пытался сбить меня с ног, что ему иногда удавалось. Однако стоило мне со всего размаху плюхнуться в жижу, я тут же немедленно поднимался и упорно двигался дальше. Мне было наплевать на то, как я выгляжу, и что подумают люди, а про стихию я вовсе забыл. Единственное, что продолжало будоражить мой мозг, была мысль о том, что если уж мне суждено пройти по священным местам, то лучшего времени и не придумать. Ведь круче экстрима мне не сыскать! А заодно и будет, что вспомнить!
Мой белый проводник неустанно семенил впереди, периодически оглядываясь и проверяя, на месте ли подопечный. И отныне я уже не был уверен в том, что он провожает так каждого, и даже готов был поспорить на то, что встретил его не случайно. Минут через сорок поле закончилось, и мы снова приблизились к лесу. Вход в него обозначала широкая просека, и я, не задумываясь, смело шагнул под
