Я передал просьбу Свищева заместителю начальника нашего главка в минобщемаше – А.С. Кириллову.
– Мы такое письмо не пошлем. ЦАГИ пляшет под дудку Дементьева, который не желает брать на себя ответственность за корабль. Я не понимаю Глушко. Зачем рисковать? У нас нет опыта повторного использования спускаемых аппаратов после вертикальной посадки. Крылатый корабль – это то, что нужно!
Стоявший рядом Коляко усомнился в справедливости столь категоричного мнения министерства, поскольку бескрылый корабль можно было, на худой конец, вывести и ракетой Н-1.
– Если не так, покажите, обоснуйте, чтобы всем стало понятно, а то вы оперируете одними картинками. Мы вас заставим заниматься 'Шаттлом'! С Глушко мы сделать ничего не сможем – он академик, а вот с Труфанова снимем голову. Если желаете все иметь в своих руках, проектируйте сами и планер корабля. Министр пойдет и на это – поможет вам кадрами самолетчиков.
Нужное ЦАГИ письмо я отправил Дементьеву за подписью Глушко. Попасть к нему было не трудно. Он не бегал по министерским кабинетам за советами и по объектам с целью картинного общения с трудящимися. Справлялся по какому-либо поводу и назначал время для приема. Если что- то готовилось по его указанию, говорил: 'Заходите сейчас!'
Так как Келдыш не смог хорошо сыграть роль арбитра в споре министров, ответственность за решение проблемы фактически легла на генерального конструктора, а у него еще не было своего мнения. Приостановила его 'слабозатухающие колебания' партконференция предприятия, на которой зам. министра общемаша Г.А. Тюлин обвинил генерального конструктора в необоснованной задержке выхода постановления правительства о создании многоразовой транспортной космической системы 'Буран'. Глушко не оправдывался и в результате получил максимальное число черных шаров при выборе делегатов на городскую партконференцию. Но спустя несколько дней признал на очередной коллегии министерства критику в свой адрес справедливой. И в феврале 1976 г. постановление, наконец, вышло, невзирая на сопротивление Дементьева.
Установка крыла на корабль увеличивала нагрузки, действующие на вторую ступень 'Энергии' при стоянке на стартовой позиции и при полете в плотных слоях атмосферы, то есть повышала массу ее конструкции и соответственно снижала грузоподъемность ракеты. А по этому параметру и так ощущался острый дефицит. Расчеты нашего отдела говорили о необходимости подвешивания такого корабля сбоку между ускорителями, как у американского 'Шаттла'.
Академику подобный вариант компоновки не нравился тем, что создавал потенциальную угрозу самому существованию 'Энергии', ибо делал актуальным вопрос помещения на корабль дорогих двигателей Конопатова. Он с недоверием рассматривал все данные расчетов. Для большей их убедительности ему было показано, что такого роста нагрузок не может выдержать и мощный несущий корпус ракеты Н-1. Это подействовало. И его настроение улучшилось. Оказалось, что на столе у него лежало послание бывшего главного конструктора Н-1 Б.А. Дорофеева в адрес 25-го съезда КПСС с просьбой разрешить ее пуск. И теперь он мог с чистой совестью дать заключение о его нецелесообразности, о том, что его подготовка лишь отвлечет КБ от решения основной задачи – создания системы 'Буран'.
Поскольку не нашлось другого способа покрытия дефицита грузоподъемности системы, он согласился с последним вариантом компоновки, но твердо указал не заниматься вариантом превращения корабля в ее вторую ступень.
Создание планера корабля (грузоподъемностью около тридцати тонн) Дементьев, к удивлению, поручил слабенькому КБ Тушинского завода. Поставил во главе его Г.Е. Лозино-Лозинского (заместителя главного конструктора А.И. Микояна), занимавшегося когда-то орбитальным самолетом 'Спираль'. Так как ему, естественно, требовалось много времени на организацию соответствующего грандиозной задаче научно-производственного объединения (названного 'Молнией'), возник ло сомнение в том, что корабль будет сделан в нужный срок. Оно способствовало консолидации мнений всех лиц, ответственных за реализацию проекта в целом. И практически никто из них не протестовал по поводу решения генерального конструктора не ставить двигатели на корабль. Устраивало такое решение и минавиапром, поскольку заметно снижало посадочную массу планера, что упрощало его разработку.
Покушение на компоновку 'Энергии' со стороны Садовского было пресечено директивным путем. Глушко просто запретил ему вести какие-либо проектные исследования по твердотопливным ускорителям, опираясь на то, что наша промышленность еще долго не сможет изготавливать соответствующие пороха.
Энергичный, хорошо знающий технологию проетирования самолетов, Лозино-Лозинский сумел быстро создать работоспособное ядро 'мозгового центра', которое показало свои когти наспех организованному Садовским проектному отделу по кораблю, возглавляемым П.В. Цыбиным. Их первое столкновение произошло при выборе формы корабля. Вполне понятно, что Лозино-Лозинский и стоящее за его спиной ЦАГИ стремились сделать ее подобной форме 'Спирали', уже экспериментально отработанной ими в области дозвуковых скоростей полета. Садовский с Цыбиным, исходя из здравого смысла, считали целесообразным не 'изобретать велосипед', а придать кораблю форму американского ракетоплана 'Шаттл' и не терять тем самым два года, потребовавшихся американцам на обеспечение его устойчивости и управляемости при спуске с орбиты Земли.
По убеждению ученых ЦАГИ, форма 'Спирали' была лучше, и они активно принялись за ее обоснование. Протекало оно под непрерывным давлением главных конструкторов сравнительно долго, так как научный характер развернувшейся дискуссии специалистов по аэродинамике постепенно перерос в спор Садовского с Лозино- Лозинским, суть которого сводилась к решению вопроса: кто из них главнее? Кто должен быть хозяином корабля, для которой) 'Молния' делала планер, Мясищевское КБ – кабину, а наше КБ – оборудование и систему жизнеобеспечения космонавтов.
Генеральный конструктор наблюдал за всем со стороны. Во всех научно-технических проблемах планера он ориентировался на мнение только Свищева, доверяя его знаниям и опыту. И в то же время поддерживал Садовского, поскольку не хотел лишаться власти над кораблем.
Приостановил это амбициозное межведомственное сражение Дементьев. Ознакомившись с компоновкой и составом корабля, он понял, что НПО 'Молния' не сможет обеспечивать работу его сложного оборудования, а НПО 'Энергия' – разобраться в конструкции планера, и заявил, что не хочет нести за это ответственность. И пусть генеральный конструктор системы сам выбирает его форму, а он выполнит приказ Устинова – изготовит планер и поставит на площади в Подлипках.
Взаимоотношения главных конструкторов стали подчеркнуто официальными. Деловые связи между КБ предельно формализовались, ЦАГИ же заняло в этом принципиальном вопросе позицию нейтралитета, в результате которой Глушко оказался в весьма затруднительном положении:
'После того как стало ясно, что мы – головные по кораблю, все застопорилось!' – жаловался Садовский. Чтобы обезопасить себя от возможного обвинения в некомпетентном решении чисто аэродинамической проблемы, Глушко представил это почетное право прагматичному Совету главных конструкторов. Совет, выслушав Лозино-Лозинского и Садовского, без обсуждения, при молчании генерального конструктора, простым большинством голосов придал кораблю 'форму ракетоплана Шаттла'. На этом неторопливая, тянувшаяся почти два года борьба вокруг предложенной Глушко программы завершилась, и началась ее практическая реализация, причем не с перспективной 'Грозы', а с 'Энергии' и необычным полезным грузом заданных габаритов. Определилась и участь сверхтяжелой ракеты Н-1, то есть королевской программы. Постановлением ЦК тема была закрыта официально. По указанию главного конструктора к ее секретным ступеням направили газорезчиков. И появились на Байконуре беседки солдатских казарм и бассейн у гостиницы из частей ее огромных сферических баков. Засверкал на солнце серебристый ангар для машин из легкого и прочного обтекателя. Выбросили даже ее конструктивно- подобную модель из музея предприятия. На освободившееся место поставили глушковский двигатель от ракеты 'Восток'.
Компоновщики 'Энергии' быстро оказались в тисках дефицита грузоподъемности носителя. Глушко спокойно искал выход. Часто он саживал меня рядом с собой за большим столом кабинета и подробно
