уложены по последней моде.
Увидев Монка, Ромола вздрогнула — встреча была ей неприятна. Но избежать ее, не показавшись при этом невежливой, не было уже никакой возможности. Кроме того, Ромола, очевидно, помнила указания сэра Бэзила о том, что все домочадцы обязаны содействовать полиции. Сам Монк, правда, этих его слов не слышал, но что-нибудь в этом роде должно было прозвучать.
— Доброе утро, мистер Монк, — холодно сказала Ромола, останавливаясь и глядя на него, как обычно глядят на прилипчивого бродячего пса перед тем, как отогнать его зонтиком. Кстати, зонтик Ромола и впрямь держала, чуть выдвинув его в сторону Монка и как бы готовясь сделать выпад.
— Доброе утро, миссис Мюидор, — ответил он, вежливо наклонив голову.
— Я в самом деле не знаю ничего такого, что могло бы вам пригодиться. — Ромола пыталась уклониться от разговора даже теперь, когда было ясно, что он неизбежен. — Я понятия не имею, как такое могло случиться. Мне до сих пор кажется, что вы ошиблись… или были введены в заблуждение…
— Вы любили свою золовку, миссис Мюидор? — осведомился Монк самым светским тоном.
После некоторых колебаний Ромола все же решила, что гораздо естественней будет вместе пройтись по дорожке, тем более что Монк, кажется, и сам был не против. Однако мысль о прогулке с полицейским была ей неприятна, о чем ясно говорило выражение ее лица. С другой стороны, никто здесь не мог знать его положения в обществе, да и одет он был под стать ей и вел себя вполне пристойно.
— Конечно, — с жаром воскликнула она. — Если бы я хоть что-нибудь знала, уж я-то не стала бы выгораживать убийцу! Но я ничего не знаю.
— Я не сомневаюсь в вашей честности и в вашем праведном негодовании, мэм, — сказал он, хотя это было не совсем правдой. Пока что Монк сомневался во всех домочадцах сэра Бэзила. — Я просто думаю, что, поскольку вы были близки с миссис Хэслетт, то должны ее хорошо знать. Что она была за человек?
Ромола несколько удивилась; она не ожидала такого вопроса.
— Я… ну… Об этом весьма трудно говорить, — запротестовала она. — В самом деле, это просто бестактно! Бедняжка Октавия мертва. О мертвых положено говорить только хорошо, тем более если смерть была столь ужасна.
— Я высоко ценю вашу деликатность, миссис Мюидор, — терпеливо продолжал Монк, стараясь приноровиться к ее шагу. — Но полагаю, что правда, сколь бы бестактна она ни была, в данный момент куда важнее. И раз уж нам пришлось волей-неволей прийти к неизбежному выводу, что убийца, кем бы он ни оказался, до сих пор находится в вашем доме, стоит подумать о собственной безопасности, равно как и о безопасности ваших детей.
Ромола остановилась, словно налетев лбом на одно из деревьев, выстроившихся вдоль аллеи. Она выдохнула почти со вскриком, затем вспомнила, что на них могут обратить внимание, и закусила кулачок.
— Что за человек была миссис Хэслетт? — повторил вопрос Монк.
Ромола продолжила движение по дорожке: лицо ее было бледно, юбки подметали гравий.
— Очень эмоциональным и очень импульсивным, — ответила она после недолгого раздумья. — Когда Октавия влюбилась в Гарри Хэслетта, вся ее семья была против, но она настояла на своем. Ни о ком другом и слышать не желала. Я всегда удивлялась, как мог сэр Бэзил такое позволить, хотя, с другой стороны, они были идеальной парой — это признавала и леди Мюидор. Гарри происходил из прекрасной семьи, у него были вполне сносные виды на будущее… — Она пожала плечами. — Довольно отдаленные, но считалось, что Октавия, будучи младшей дочерью, может и подождать.
— Репутация ее жениха не была безупречной? — спросил Монк.
— Не припомню.
— Тогда почему сэр Бэзил был против этого брака? Прекрасная семья, виды на будущее — такого жениха можно только приветствовать.
— Думаю, дело здесь в личных отношениях. Я знаю, что сэр Бэзил учился вместе с отцом Гарри и с тех пор сильно его недолюбливал. Отец Гарри был года на два старше сэра Бэзила, и ему в большей степени сопутствовал успех. — Ромола вновь слегка пожала плечами. — Сэр Бэзил никогда, конечно, не заговаривал об этом, но, может быть, тот в чем-то обманул его? Или совершил какой-нибудь другой недостойный поступок…
Она взглянула мимо Монка. Навстречу двигалась группа дам и кавалеров, и Ромола кивнула им, впрочем, без особой приветливости. Она была явно раздосадована неловкой ситуацией.
Монк заметил, как на ее щеках вспыхнул румянец, и оценил всю затруднительность ее положения. С одной стороны, ей бы не хотелось вызвать слухи, что она гуляла с кем-то в парке наедине, но еще меньше ей хотелось признаться в том, что спутником ее был полицейский.
Он невесело усмехнулся, адресуя эту усмешку скорее самому себе. Во всяком случае, он был уязвлен не меньше, чем Ромола. Монк досадовал на нее за то, что она не смогла скрыть свои чувства, а на себя самого — за то, что вообще обратил на это внимание.
— Он был грубоват, дерзок? — продолжал допытываться Монк.
— Вовсе нет, — запальчиво возразила Ромола. — Он был обаятелен, дружелюбен, отличался остроумием, но, как и Октавия, всегда поступал по-своему.
— Трудноуправляемый человек? — предположил Монк, которому все больше и больше нравился Гарри Хэслетт.
— Да, — сказала она, и в ее голосе прозвучала зависть, смешанная с настоящей тоской. — Он был внимателен по отношению к другим, но никогда не скрывал своего истинного мнения.
— Можно подумать, вы описываете почти идеального человека.
— Это так и есть. Октавия была потрясена, когда он погиб — в Крыму, как вам известно. Помню тот день, когда пришла эта страшная новость. Я думала, Октавия не оправится от удара… — Она поджала губы и моргнула, словно к горлу подступали слезы. — И я не уверена, что она оправилась до конца, — тихо добавила Ромола. — Она очень его любила. Мне кажется, никто в семье не понимал этого как следует, пока не случилось несчастье.
Они невольно замедлили шаг, но, ощутив порыв холодного ветра, вновь пошли быстрее.
— Мне очень жаль, — искренне сказал Монк.
Мимо прошла няня, толкая перед собой детскую коляску — недавнее наделавшее шуму изобретение, куда более удобное, чем прежние тележки, которые приходилось не толкать, а тянуть. Рядом с коляской семенил маленький застенчивый мальчик с обручем.
— Она даже и не помышляла о новом замужестве, — продолжала Ромола, не дожидаясь нового вопроса и невольно провожая коляску глазами. — Конечно, с тех пор прошло всего два года, но сэр Бэзил не раз заводил об этом разговор. Молодая вдова, детей у них не было. Действительно, почему бы и нет?
Монк вспомнил мертвое лицо, увиденное им в то памятное утро. Даже несмотря на страшную бледность, можно было предположить, какой была Октавия Хэслетт. Это лицо при жизни наверняка выражало страсть, волю, мечтательность.
— Она была очень привлекательна? — Монк задал вопрос, хотя сам на него уже ответил.
Ромола засомневалась лишь на миг.
— Да, она была красива, — медленно проговорила Ромола. — Но особенно привлекала живостью и цельностью натуры. После смерти Гарри она стала хмурой, страдала… — Ромола отвела глаза. — Страдала головными болями. Между приступами она снова становилась похожей на себя прежнюю. Но когда она была… — Ромола вновь запнулась, подыскивая нужное слово. — Когда ей нездоровилось, она замыкалась в себе и не предпринимала ни малейших усилий выглядеть обаятельной.
Монка внезапно посетило краткое видение: он представил женщину, которая была обязана вечно очаровывать людей, поскольку от этого зависело ее признание, возможно, даже финансовое благополучие. Ей приходилось ежедневно идти на уступки, подавлять свои самые сокровенные мысли и чувства, ибо она понимала, что кто-то еще просто не желает об этом знать. Какое постоянное унижение, какая саднящая боль!
Хотя, с другой стороны, какое отчаянное одиночество должен испытывать мужчина, разговаривая с женщиной и зная, что она скажет только то, что ему хочется услышать.
— Мистер Монк!
Оказывается, Ромола продолжала говорить, а он демонстрировал вопиющее невнимание.
