– Наверное, я заболела. Тошнит, знобит, качает. Мерзкие ощущения. Хорошо, что ты тоже едешь на панихиду, боюсь, своими силами мне не справиться.
– Сказать Игорю, чтобы подавал машину?
– Минут через двадцать.
Я вышла в сад и опустилась в шезлонг, вдыхая чистый влажный воздух. Мне хотелось закрыть глаза и открыть их, когда этот день закончится. Я вообще похороны не обожаю, а в данном случае они обещали стать тяжелым испытанием. Да еще, как на зло, здоровье подкачало. Надеюсь, Елена будет сегодня держать себя в приличных рамках. Публичные скандалы я никогда не любила… Из задумчивости меня вывел голос Клары, она сообщила, что Игорь подготовил машину и ждет дальнейших распоряжений. Опираясь на руку экономки, я проследовала к воротам.
Дорога до похоронного бюро показалась пыткой. Меня укачивало и мутило. Клара то и дело встревоженно поглядывала в мою сторону. Взяв себя в руки, я дала слово не расклеиваться и достойно пережить этот нелегкий день.
Около похоронного бюро было настоящее столпотворение. Я не ожидала, что наша семья так много значит для города. Множество дорогих машин и мужчин в черных костюмах в окружении телохранителей поразили мое воображение. То тут, то там мелькали микрофоны журналистов. Завидев нашу машину, они шумной стайкой порхнули к ней.
Игорь открыл мне дверку и помог выйти. Вокруг защелкали глазки фотоаппаратов. Я поспешно опустила вуаль. Не хватало еще появиться на страницах газет с таким ужасающим лицом. Со всех сторон ко мне тянулись микрофоны. Журналисты, стараясь перекричать друг друга, задавали нелепейшие вопросы:
– Лилиана Владимировна, что вы почувствовали, когда узнали, что ваш муж убит?
– Каким он был человеком?
– Как вы думаете, это криминальные разборки или передел собственности?
– Что вы собираетесь предпринять для разоблачения убийцы?
– Лилиана Владимировна, допускаете ли вы, что один из ваших поклонников таким способом пытался освободить путь к вашему сердцу?
– Кто унаследует огромное состояние Образцова?
От этого гомона и круговорота лиц перед глазами мне стало совсем худо. Заметив это, Игорь оттер журналистов и стал прокладывать дорогу к дверям. Ему на помощь бросились охранники Макса. Почти волоком Кларе удалось дотащить меня до зала, в котором стоял гроб. Все помещение утопало в цветах. Вдоль стен рядами стояли венки от друзей, родственников, коллег и партнеров по бизнесу. Среди них были цветы и от нас с Максом, об этом позаботилась экономка. Возле гроба, ссутулившись, на стуле сидела Елена Леонидовна. По-моему, она была единственным в этом зале человеком, искренне скорбевшим по покойному. Остальные делали печальные лица и вполголоса обсуждали бытовые и рабочие проблемы. Два стула рядом с Еленой пустовали. Насколько я поняла, они предназначались для нас с Максом. Усадив меня, Клара встала позади моего стула, приготовившись в любой момент прийти на подмогу. В душном зале я начала опасаться, что мне действительно может потребоваться посторонняя помощь. «Золовка» глянула на меня с ненавистью, но от комментариев, слава богу, воздержалась. Потянулась бесконечная череда соболезнований. Совершенно чужие люди призывали меня держаться, не падать духом, искать в себе силы жить дальше. Всю эту кавалькаду людей и печальных лиц я сквозь свою вуаль видела как в тумане. Автоматически кивала, пожимала руки, подставляла щеку для поцелуев. Вскоре я почувствовала, что место рядом со мной занято. Повернувшись, с облегчением увидела Максима в черном костюме. Он взял мою руку и крепко сжал.
– Ты не слишком-то вживайся в роль несчастной вдовы. Сама выглядишь как покойница. Не стоит так утруждаться, почти все в зале, кроме иностранцев, знают о ваших отношениях, – делая вид, что утешает, шепнул мне на ухо «брат». – Хотя и границы переходить не следует. Этот придурок Артур так пожирает тебя глазами, что становится просто неприлично. Надо сказать Павлу, пусть выведет его из зала.
– Оставь. Он не ко мне, а к Елене пришел.
– Шутишь?
– Артур, говорят, уже давно ее бойфренд.
– Кто говорит-то?
– Прислуга.
– Это серьезно. Лили, у тебя и с голосом что-то не в порядке, повторяю, не стоит так усиленно «скорбеть».
Я только покачала головой, давая понять, что не притворяюсь. Макс встревожился не на шутку. Махнул рукой Кларе и пошел к выходу. Не знаю, что ему наговорила экономка, но вскоре я увидела Максима, подходящего ко мне в сопровождении Цезаря Илларионовича.
– Пусть врач уйдет, – решительно приказала я, игнорируя протесты Максима.
– В чем дело? – спросил он, наклонясь к моему уху.
– Аппендицит. У меня нет шрама, – только и смогла выдохнуть я. По глазам я поняла, что «брат» мою мысль уловил.
– Сейчас пошлю Павла за женщиной-доктором. Если ты так хочешь, – довольно громко произнес он и ушел, увлекая за собой недоумевающего врача.
К нам подошла Клара, в ее руках был поднос с двумя рюмками. Она предложила нам с Еленой выпить, чтобы немного приободриться. «Золовка» безразлично опрокинула коньяк и снова уставилась в одну точку, мне тоже пришлось выпить, не хотелось обижать Клару.
Еще минут пятнадцать–двадцать я принимала соболезнования, потом мне показалось, что в зале потух свет, горло сжали стальные тиски, совершенно не дававшие дышать. Тело вдруг стало невесомым и воспарило над толпой. Все закричали, громкие звуки отдавались резкой болью где-то в груди, в области сердца. На мгновение мне удалось глотнуть свежего воздуха, я открыла тяжелые веки и увидела бледное лицо Максима. Он что-то торопливо говорил женщине в белом халате, но она не слушала его, прилаживая мне к руке капельницу. Мне так хотелось понять хоть слово из речи «брата», но все звуки перекрывал стук моего собственного сердца. Клара со слезами на глазах стояла у машины и держала в руках мои туфли. Макс увидел мои открытые глаза, наклонился, погладил по волосам и что-то сказал. Я не могла услышать, но поняла, что он сказал: «Я люблю тебя». Наверное, от такого огромного счастья мое сердце не выдержало, стукнуло оглушительно еще пару раз и взорвалось тысячей осколков, впившихся во все мое тело. Я полетела вперед со страшной скоростью, впереди маячил свет. Тот самый свет в конце тоннеля, о котором слагают легенды, поняла я. И отключилась окончательно.
Глава 20
Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я, как ни странно, от тишины. Я лежала и боялась открыть глаза. А вдруг я уже умерла и меня закопали в землю? Сейчас посмотрю – и увижу над собой темную крышку гроба. Ужас. Я с детства боюсь замкнутых пространств. Я росла и воспитывалась в огромных помещениях. В доме малютки комнаты были рассчитаны на сорок младенцев, в детдоме на двенадцать детей. В своей однокомнатной квартире я никогда не закрываю двери в коридор и окна не занавешиваю. Потому, что боюсь темноты. Напротив моих окон стоит гигантский фонарь, и даже ночью в моей комнате не бывает кромешной темноты. Полная мгла – это неизвестность, а она всегда пугает.
Я немного раздвинула локти, они перемещались вполне свободно, ни во что не упираясь. Тогда я рискнула открыть один глаз. Потом второй. Оба увидели высокий потолок с вполне приличной люстрой посередине. Повернув немного голову, исследовала помещение и поняла, что нахожусь в больничной палате. Хотя, конечно, палату эта комната напоминала очень отдаленно. Телевизор, два кресла, шикарный кожаный диван у стены не очень вязались с медицинским учреждением, как я его до сих пор представляла. Но регулирующаяся металлическая кровать, на которой я лежала, кварцевые лампы на стенах, вешалка с белыми халатами у входа, стойка с десятком одинаковых тапочек все же навевали стойкий больничный дух. Одуряющий запах лекарств плавно завершал картину. Дорогостоящая кровать даже не скрипнула, когда я предприняла попытку повернуться на бок. Мне это не слишком-то удалось. Тогда я нащупала сбоку рычаг, который, по моему мнению, должен был поднимать изголовье кровати. Похоже, я не ошиблась. Подушка послушно начала подниматься, и вскоре я оказалась практически в сидячем положении.
В комнате было относительно светло, на столике у кресла горел ночник. Я разглядела фигуру, закутанную в плед. Забравшись с ногами в кресло, человек спал. Похоже, на улице была глубокая ночь. Я
