покрутила головой, пытаясь отыскать часы. Они стояли на тумбочке недалеко от меня, но были повернуты ко мне задом. Видимо, предназначались не для больного, а для сиделки, сверяющей по ним время дежурства. Я протянула руку, взяла часы. Непослушные пальцы не смогли удержать довольно увесистую вещицу. Ходики упали и покатились по ковролину в сторону кресла. Человек от шума вздрогнул, и из пледа немедленно высунулась всклокоченная голова. Я узнала испуганные глаза и вздернутый нос. Передо мной сидела Нина.
– Привет, подруга, – шепотом сказала я.
– Привет, – также тихо ответила она.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Слава богу. Ну и напугала же ты нас, Машка, фу, то есть Лили.
– Давно ты здесь сидишь?
– Так с вечера же. Днем Максим сидел, а до него тоже я.
– Я что здесь, уже больше суток?
– Пяти суток.
– В смысле?
– В прямом. Пошли шестые сутки с тех пор, как ты попала в больницу.
– Ничего себе! А что случилось? Диагноз-то какой врачи ставят?
– Сначала все грешили на сердце. У тебя действительно что-то с ритмом приключилось. Цезарь Илларионович говорит, что у тебя, то есть у Лили, всегда с этим были проблемы, мол, от волнения болезнь обострилась, и вот результат. Но я-то знаю, что у тебя сердце работает, как пламенный мотор. Только сама подумай, кому я могла об этом сказать?
– Кто меня лечит?
– Отличная врачица, Тамара Марковна. Она хозяйка этой клиники. Ее Павел где-то нашел. Он говорит, когда Максим заметил на похоронах, что тебе нехорошо, немедленно велел найти хорошего врача. Цезаря он к тебе ни тогда, ни сейчас на метр не подпускает. Старик обиделся и демонстративно уехал, сунув в руки Максу твою карточку. Он ее положил в бардачок и оставил там. Говорят, если бы Тамара Марковна появилась минут на десять позднее, ты бы не выжила… Короче, подъехали они в тот момент, когда Максим на руках выносил тебя из зала, ты в обморок, похоже, упала. Ну, при беглом осмотре Тамара обнаружила перебои в сердцебиении и успела тебя чем-то уколоть, чтобы ты дотянула до клиники. А уж тут куча аппаратуры и все такое. Короче, спасли тебя. Ко мне Пашка приехал и рассказал про твою болезнь. Говорит, Максим велел меня срочно привезти. Я всю дорогу мучилась, не знала, как себя вести. А вдруг тебя лечат не от того и ты умрешь? Как тогда дальше жить? Максим ждал у входа в больницу, он сразу послал Павла к врачам, а меня пересадил в свою машину. Достал из бардачка медкарту Лили и говорит: «Сейчас мы поедем в вашу поликлинику и возьмем карточку Маши. – Я прямо рот раскрыла. – Не удивляйся, я все знаю. Времени объясняться у нас нет. Врачи требуют сведения о ее здоровье. Не могу же я дать им вот это. – Он сунул бумаги обратно в ящик. – Со всеми ее болячками, аппендиксами и пороками сердца. А вдруг ей сделают не тот укол? Нужно поменять карты». Мы бросились в поликлинику. Когда все было сделано, оставалось только ждать. Знаешь, что я тебе скажу, подруга? Твой «брат» влюблен в тебя по самые ушки. Все то время, пока решалась твоя судьба, мы сидели в этой вот палате и ждали. Он не отпускал меня ни на шаг. Заставлял рассказывать о тебе. Не важно что, все подряд. Детство, юность, детдом, привычки, что кушать любишь, какую музыку слушаешь… Он сидел в этом вот кресле, закрыв глаза, и слушал. Павел прибегал с новостями, а мы так и сидели здесь, пока кризис не миновал. Тебя уложили на эту кровать, а нас выгнали. С тех пор мы дежурим попеременно. Сначала приходила Клара, но Макс запретил ей появляться в больнице.
– Почему? – удивилась я.
– Сейчас расскажу. На второй день нас вызвала к себе в кабинет Тамара Марковна. Только меня и Макса, как самых близких тебе людей.
«Я хочу поговорить с вами, Максим Владимирович. Если вы не возражаете, я хочу, чтобы Нина Павловна тоже присутствовала при нашем разговоре. Но это решайте сами, беседа предстоит приватная».
«Пусть присутствует», – согласился Макс.
«Мы провели все необходимые исследования и пришли к неутешительным выводам. С одной стороны, бесспорно радует то, что сердце у Лилианы Владимировны, вопреки уверениям уважаемого Цезаря Илларионовича, находится в полном порядке. Оно абсолютно здорово, что и спасло вашу сестру от гибели. По-видимому, кто-то заставил ее выпить огромную дозу препарата, пагубно повлиявшего на работу ее сердца. Состав этого препарата сейчас уточняют наши химики. Это сложная смесь из нескольких видов лекарств. Ее действие на организм Лилианы Владимировны продолжалось длительное время, постепенно подводя к нарушению сердечного цикла. Рюмка коньяку, предложенная вашей экономкой, явилась толчком к резкому ускорению процесса. Только сильное и здоровое сердце могло выдержать такую нагрузку, да и то при условии немедленного медицинского вмешательства. Таким образом, налицо явная попытка убийства…»
«Вы считаете, Лили хотели убить?»
«Ну не сама же она приняла такую дозу лекарства».
«Она никогда и таблетки-то от головы не пила, зачем ей сердечные препараты?» – подала голос Нина.
«Тем более что столь хитрую смесь мог приготовить только опытный фармацевт или химик. Лекарство действовало постепенно, картина была вполне реалистичной. Если бы не ваши, Нина Павловна, уверения в абсолютном здоровье пациентки, мы могли бы принять эти симптомы за обыкновенный сердечный приступ. Вот так. Это все, что я хотела сказать. Что делать с этими сведениями, решайте сами…»
– В коридоре Макс попросил меня молчать и не рассказывать ничего даже Павлу. «Дать ей препарат могли только несколько человек. Я, Павел, Клара, кто-то еще из прислуги. Я должен расспросить всех, а ты никого не пускай к подруге. Вне подозрения только мы с тобой». – «Почему?» – спросила я. «Препарат предназначался для Лили с ее больным сердцем, а ты и я знаем, кто на самом деле лежит там, на кровати».
– Но выходит, Клара тоже ни при чем. Если она причастна к отравлению, зачем давать мне коньяк? Нужно было дождаться естественного завершения событий, не привлекая к себе внимания, – заметила я.
– Может быть, – с сомнением пожала плечами Нина. – Только Максим не хотел рисковать.
– Ты можешь позвонить ему?
– Зачем?
– Мне срочно нужно с ним поговорить.
– Очень срочно, до утра не терпит? А то он только часа два как ушел, пусть хоть поспит нормально.
– Конечно. Нин, а у тебя покушать ничего нет? Я просто умираю от голода.
– Чувствую, что больная пошла на поправку, – засмеялась подруга. – Говори, чего тебе хочется?
– Чаю и бутерброд с колбасой.
– Пора изживать плебейские привычки, – поучительно произнесла Нина и снова рассмеялась.
В углу стоял маленький холодильник, а на нем – белый чайник «Ровента». Подруга достала колбасу, хлеб. Из шкафчика появились две красные чашки с белым горохом, тарелка и поднос. Через пять минут мы с Пятачком уплетали бутерброды с чаем, сидя на моей кровати. Я чувствовала себя вполне прилично, ела с большим аппетитом. Убрав поднос, Нина снова устроилась в кресле.
– Ну что, наелась? Чего еще пожелаешь?
– Давай поболтаем.
– Ага, тебе хорошо, – зевнула подруга, – ты пять дней дрыхла, а я всего часик.
– Не вредничай. Расскажи, как у вас с Павликом дела продвигаются?
– Нормально, – оживилась Нина. – Он такой романтичный. Ухаживает за мной, цветы два раза дарил. В ресторан приглашал, только некогда мне, у тебя почти все время сижу, домой меня Павел отвозит только спать. Так что давай побыстрее поднимайся с больничной койки, а то у меня личная жизнь буксует на все четыре колеса.
– Да я вроде в норме…
– Я пошутила, что ты! Торопиться в таком деле ни к чему. Лежи, пока доктор не выгонит. Поняла? И
