Частенько это удавалось, хотя Зрящие умели облекать свои мысли в такую сложную оболочку, что не столь ученым князьям было невозможно в ней разобраться. Сейчас князь знал, что Зрящий ему лжет, стараясь натравить на монаха-следоискателя. Но что стояло за этой ложью? Сура — чувств не подделаешь — сам был немало озадачен и встревожен неожиданной смертью княгини. А вот князю он совсем не сочувствовал. Похоже, его вполне бы устроило, чтобы в смерти жены обвинили самого князя, или чтобы князь расправился с Ме Димешваром и угодил на суд Зрящих.
— Знал бы точно, сказал. Вся надежда, князь, на твоего расследователя. Я слышал, через день прибудет монах из Ангави?
Аю Амаравата кивнул. Сейчас он не мог разобраться в мыслях Зрящего, который вдруг утратил интерес к их беседе. Сура поднялся:
— Предварительные результаты расследования тебе известны?
Князь ответил, что Ме Висаата отдал ему свои записи, и он уже успел их частично просмотреть. Вот только визит Зрящего оторвал его от этого занятия, и он запер записи в шкатулке. Сура обещал появиться вновь, когда все три монаха придут к каким-либо выводам.
С огромным облегчением расставшись со Зрящим, князь проследовал в храм, чтобы исполнить положенную церемонию отправления духа умершей в царство Ямы.
Обычно покойного бальзамировали уже в день смерти и на следующий день относили в погребальный дом княжеского рода. Простолюдинов сразу отправляли на погребальный костер. А в храме Ямы Справедливого проходила церемония прощания с духом знатного усопшего.
В случае убийства, следствие по которому не закончилось, тело стремились по возможности сохранить до конца расследования. Прощание же с духом шло своим чередом. Спуск вниз, под землю, по тринадцати черным ступеням. Потом по коридору, спиралью обходящему главный зал, между картин страданий нечестивцев в царстве Ямы. Багровый свет факелов, запах горящей смолы, заунывное звучание двухструнной циммы. Участники церемонии загодя выстроились перед изображенными на стене главного зала храма воротами в царство смерти.
Жрец недоуменно посмотрел на князя. Отсутствуют дети умершей — невероятное для церемонии обстоятельство. Сита что-то прошептал жрецу на ухо, и тот, поглядев на застывшее лицо князя, подал сигнал к началу церемонии. Жрец, открыв книгу Провожаний, начал искать нужное место. Звук циммы постепенно затих. Возле ворот монахи установили два столика с множеством коротких свечей. Специальным устройством служитель храма поджег их все сразу. Началось заунывное чтение обрядовых песен.
Аю Амаравата стоял, не обращая внимания на ритуал. Все знакомо, но сейчас князь не ощущал, что все это происходит с ним, что в мир смерти навечно отправляется дух его жены, матери его детей. Как будто он присутствовал на церемонии в соседнем княжестве, провожая случайного знакомого. О чем он думал, пока прогорали короткие свечи, пока нараспев читали тексты из священных книг? Кажется, ни о чем.
Угасла последняя свеча на столике. Замолкли и чтец, и хор негромко завывающих женщин. Вновь раздался мелодичный звук циммы. Князю передали толстую горящую свечу, которой он зажег факелы в зале, потушенные на время церемонии. Жрец объявил, что дух Ити Шаратхи достиг царства Ямы Справедливого, и бог смерти немедленно рассмотрит ее земные прегрешения. Ритуал закончен. Участники потянулись к выходу, Амаравата вышел последним.
По дороге к княжескому дому ему что-то хотел сказать Сита, но передумал, поглядев в бледное осунувшееся лицо князя. Возле дома стоял Сур. Он низко поклонился князю, без слов сообщая, что исполнил поручение. Рядом с охранником находился Ме Димешвар. Понятно, что Сур не пустил его в дом, когда там не было князя. Но почему монах не спустился в храм? Он же знал, чем занят князь. Неужели не хотел мешать?
Амаравата сделал приглашающий жест. С монахом придется говорить в доме. Нельзя сейчас показывать ему свое нерасположение. Зрящий, хоть и лгал в главном, вполне мог не ошибиться в отношении монаха к этому делу.
— Князь, пусть твой охранник и советник Сита присутствуют, — как о чем-то неважном сказал искатель следов.
Князь отдал распоряжение, и все вошли в комнату князя. Здесь на них остро пахнуло дымом. Ме Димешвар, принюхиваясь, спросил, не хранил ли здесь князь ценных документов или вещей. Аю Амаравата открыл шкатулку, в которую недавно положил бумаги Ме Висаата и обнаружил там лишь горстку пепла. Лежащие там же драгоценности не пострадали.
— Я уже опрашивал охранника Сура и троих слуг. Никто из них ничего не заметил, — сообщает монах Ямы, — в то время, как я почувствовал проявление княжеского дара в этом доме. Князь, Вы находились в храме и не могли почувствовать этого. Уважаемый Ме Висаат в храме Кумбера тоже ощутил что-то, но он сейчас подойти не может. Таким образом, где-то поблизости находится еще один обладатель княжьего дара, но никто из нас троих его не чувствует. Это очень странно.
Сита пожал плечами, отвечая на вопросительный взгляд монаха. Собственно, зачем монаху потребовалось, чтобы он присутствовал при разговоре?
— Что сгорело, князь?
— Записи допросов и первые материалы расследования, что предоставил мне Ме Висаат.
— Утрата несущественна, — заявил монах, — я уверен, что почтенный служитель Кумбера помнит их наизусть. Да и мои записи в полной сохранности. Ваше высочество, а кто мог знать, что эти записи находятся в шкатулке?
И снова монах пристально взглянул на советника. Смотрел, пока до него не дошло то, что произнес князь Амаравата.
— Знал об этом только Сура, Зрящий.
Ме Димешвар отвел взор в сторону от советника, чему Сита был откровенно рад, и изумленно посмотрел на князя. Дальше их разговор протекал на уровне обмена мыслями, поэтому советник с охранником ничего не слышали, но содержание разговора было вполне банальным. Монах поинтересовался подробностями их разговора и дальнейшими планами Зрящего. Князь без утайки передал монаху весь разговор. Оба согласились, что Зрящий надеялся рассорить князя со следователем. И на этом монах прекратил обмен мыслями. Поворачиваясь к выходу, он произнес уже вслух:
— Хорошо сделали, князь, что укрыли детей. Я бы на Вашем месте тоже исчез на пару дней.
Хотелось Амаравате последовать совету монаха Ямы Беспощадного, что и говорить. Собственное чувство опасности прямо-таки кричало: 'Спрячься!'. Но — обязанностей у князя множество и забыть о них невозможно. Остаток дня князь посвятил неотложным делам. Он все же рассчитывал, если не сегодня- завтра, то через день удалиться в безлюдное место, взяв с собой лишь одного охранника.
Вечером, когда стемнело, князь вновь принял Ме Висаата. Доверенный расследователь подтвердил, что уничтожение листов с записями ничего не дает неведомому злоумышленнику.
— Мне приходит в голову такая мысль — и убийство, и сожжение листов осуществил человек, очень плохо знающий и жизнь князей, и подготовку монахов. Князья, как и их семьи, прекрасно знают, насколько хорошо тренирована память тех монахов, которым монастыри доверяют общение с князьями. Зрящие тоже это знают, — медленно рассуждал Ме Висаат, глядя на теплый огонек свечи.
Князь понимал, что рассуждения монаха в состоянии медитации — всего лишь способ сосредоточиться. Истинная работа его разума сейчас протекала на более глубоком уровне.
— Этот, предполагаемый нами человек, способен закрыть свое сознание от обладателей княжьего дара. Но это умение встречается даже среди тех, в ком нет и зачатка дара. Однако у него дар есть, ибо он взял из сознания Зрящего сведения о листах в шкатулке, а потом отыскал ее и сжег листы. Зачем ему это потребовалось? То ли счел листы важными, полагая, что Ме Димешвару ты не доверяешь, то ли пытался запутать следствие.
Монах замолчал, глядя неподвижным взором на свечу, затем отвел глаза. Он взглянул на князя и произнес:
— Что-то подсказывает мне, что убийство и уничтожение опросных листов в шкатулке — дело рук разных людей. Второе совершил кто-то из твоих соседей, князей. Ему очень важно было выиграть время, потому он и сжег записи. Зови своего советника, Ситу, будем думать прямо сейчас. Возможно, мы еще успеем предотвратить его замысел.
Они честно просидели втроем до глубокой ночи, вникая в детали поведения соседей, припоминая,
