Уже нетленная душа Аю Амараваты, благодаря усилиям монахов Ямы Справедливого, навеки соединилась с душою его безвременно ушедшей супруги. И тело князя, ставшее кучкой золы, вернулось в родную землю Дастрана. А народ в Ити всё прибывал. Даже самому далекому от трона простолюдину было ясно, что не может десятилетний ребенок самостоятельно править. Значит, от его имени это будет делать кто-то другой. И, пока князь не возмужает, а, может быть, и после того, именно этот кто-то будет определять и размер пошлин, и взаимоотношения с соседями, и исполнение законов.
В истории Амату такие примеры были. Такие, да не совсем. Во всех случаях, отмеченных в летописях, у несовершеннолетнего наследника престола рядом оказывалась либо мать, либо еще кто из числа близких родственников. В итоге — правила семья, и бывшие приближенные в эту семью по-прежнему входили. Мелкие перестановки — не в счёт.
У Аю Васанты из близких родственников остались только две сестры, недалеко ушедших от него по возрасту. А благодаря раздельному воспитанию, они были для него почти чужими, во всяком случае, более чужими, чем, скажем, управляющий Дрипур, охранник Зарич или Ведмедь. Но трое последних тоже не в счёт. Кто такие Зарич или Ведмедь? Каково их влияние при дворе? Дрипур, правда, входил в ближайшее окружение покойного князя, но старик сильно сдал. Вот-вот и сам отправится вслед за хозяином. Иное дело такие люди как Сур, Вендра, Сита или Ме Висаат. Эти, действительно, имели и власть, и влияние. Но Вендра оставался в Руге, Сур не объявлялся с той поры, как взялся обеспечить безопасность княжеских дочерей. Лишь советник Сита и монах в эти дни оказались в Ити. Стало быть, эти двое будут действительно при власти — так решило общественное мнение. А посему съехавшиеся в город подданные наперебой старались выразить свое почтение и преданность фаворитам.
Служительницы Дивеи, как отметил про себя Ведмедь, как-то незаметно исчезли со сцены. Словно и не было им никакого дела до рыжеволосого Аю Васанты и тех, кто находился рядом с ним. Ведмедь даже разрушил несколько заклятий, расставленных ведьмами, словно капканы, на Юрия Кондрахина. И — ничего, никакого ответного хода.
Между тем, напарник задерживался. За его жизнь Ведмедь не особенно беспокоился. Еще загодя они условились, что в случае смертельной опасности Кондрахин, если сам не сможет по каким-то причинам вырваться от Прежних, пошлет условный ментальный призыв о помощи. Все другие причины для мысленного общения они себе запретили. Но ситуация разрядилась, и Ведмедь подумывал, не нарушить ли ему этот запрет, как вдруг Юрий объявился собственной персоной.
Друзья встретились там же, где и расставались — в уединенном домике княжеской наложницы, которой они, кстати говоря, ни разу и не видели. Ведмедь тотчас принялся в своей неторопливой манере излагать произошедшие в Ити события, которых, по его мнению, набралось немало. Но Кондрахин только отмахнулся,
— Не надо. Сам видел.
Ведмедь опешил.
— Что-то новенькое…
— И не говори. Прежние нашпиговали чуть не всю Амату своими устройствами, передающими не только звук, но и изображение. Так что я имел приятную возможность лицезреть твою роскошную бороду во время дворцовой церемонии. Амаравату жаль, — без перехода сказал он, — но здесь мы с тобой были бессильны. Ну, что, моя очередь рассказывать?
— Погоди, — перебил его Ведмедь, — есть еще кое-что.
И ведун сообщил о пятерых подозрительных, на его взгляд, визитерах, всё еще не покинувших пределы Ити, не преминув при этом поддеть приятеля: мол, твои хитроумные приборы этого не видели.
Информация была интересной, что Юрий и признал. Он стал уточнять подробности, но вдруг его череп наполнил громкий, как набат, приказ: 'Вед и Юр! Князь Дастрана желает видеть вас!' Аналогичную команду получил и Ведмедь. Друзья переглянулись. За всё время пребывания на Амату ни разу они не сталкивались ни с чем подобным. Раньше, если к ним обращался покойный Аю Амаравата, его ментальный посыл можно было сравнить с шепотной речью. И это было понятно. Князь всячески скрывал, что его гости владеют княжьим даром, зная, что не сможет защитить их при обвинении в чернокнижии. Тот же, кто обращался к ним сейчас, либо был неизмеримо выше и сильнее, либо… не умел распорядиться своим даром. Во всяком случае, события приобрели интригующий поворот.
Князь Амаравата для своей бывшей возлюбленной подобрал подходящее жилище. Его с дворцовой площадью связывал лабиринт узких и совершенно глухих проулков. Пару раз пришлось преодолевать глинобитные заборы, для чего требовались и сила, и ловкость. Что ж, правильно: стар стал и немощен — по девкам не ходи.
На пороге дворца их встретил Сита. Вид советника немало озадачил обоих. Состояние его можно больше всего походило на то, что боксёры называют 'грогги' — нокдаун без падения. Ведмедь походя попытался прочесть мысли советника, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось.
Юный князь ожидал их в своей спальне. Несмотря на поздний час, он был полностью одет. Кондрахин только взглянул на мальчика и обомлел. Да, он не видел Аю Васанту три дня, но ведь это не срок! Где тот десятилетний ребенок, увлеченно играющий с Ведмедем в лесном укрытии? Пугающийся ночных шорохов и отцовского взгляда? На сей раз перед взором избранника демиургов предстал Его Высочество князь Аю Васанта, уверенный в себе и самодостаточный. И пусть он был недопустимо юн, в глазах коронованного отрока читались и непреклонная воля, и нечеловеческая мудрость. Это было так внезапно и дико, что Юрий на мгновение впал в замешательство.
Жестом отослав советника, Аю Васанта вплотную подошел к своим гостям и некоторое время, запрокинув голову, молча рассматривал каждого из них. Кондрахин не почувствовал ни малейшей попытки проникнуть в его сознание, но, на всякий случай, прикрылся абсолютной пустотой.
— Вы достойно служили моему отцу, — вымолвил, наконец, князь. Один лишь голос его по-прежнему оставался детским. — Не ваша вина или оплошность, что он так рано ушел из жизни. В мире есть силы, перед которыми надо склониться.
Он помолчал, давая собеседникам возможность самим представить, о каких силах идет речь. После продолжил свою речь уж совсем несвойственным ему рассудительным тоном:
— Я помню о том, что вы пришли издалека и там, на родине, возможно, вас ждут близкие люди. Но не забываю и о том, что вы — вольные странники. Почему бы вам еще не задержаться в Дастране на несколько лет? Мне нужна ваша помощь. Слишком рано я вступил на трон. Никто, находясь в здравом уме, не может воспринимать всерьез десятилетнего правителя. Такие случаи были, Ме Висаат мне рассказывал. И каждый раз, когда такое случалось, вместо князя в действительности правил другой человек. Это ненормально. Люди без княжьего дара подвержены таким порокам как корыстолюбие и тщеславие. Дастран просто растащат по кускам. Стоит только посмотреть, что в настоящее время происходит в Ити. Ко мне каждый день приходят на поклон десятки купцов, промышленников, монахов. Всем что-то надо. Пока они не говорят, но я-то чувствую. Поэтому мне нужны советники, которым я могу доверять полностью.
— Но ведь у тебя есть советники, — осторожно вмешался Юрий, — хотя бы тоже Сита…
Князь нетерпеливо махнул рукой.
— Всё это — советники моего отца. С ним их связывала многолетняя дружба. С ним она и умерла. Все они хорошие люди, и будут искренне уберегать меня. В том числе, и от опрометчивых, с их точки зрения, шагов. Кроме того, у них есть родственники и просто друзья, которые рассчитывают извлечь какую-нибудь пользу из моего малолетства. Я не могу этого допустить, поэтому прошу вашей помощи. Здесь, в Дастране, вы ничем не связаны, вам чужда жажда обогащения. А самое главное — наличие княжьего дара. Это повышает шансы Дастрана в отношениях с соседями.
Слушать голос ребенка, повествующего о вещах, достойных не каждого взрослого, само по себе было делом удивительным. Особенно, когда этого ребенка, казалось бы, знаешь достаточно хорошо. Кондрахин признался себе, что ощущает непонятную робость в присутствии юного князя. Чтобы не дать этому чувству излишне укрепиться, Юрий спросил:
— Неужели соседи чем-то грозят дружественному Дастрану?
Аю Васанта не по-детски усмехнулся.
— Добрый не значит — глупый. Если бы события ограничились только смертью моего отца, скорее всего, прочие лишь старались бы выставить себя передо мной, как наилучшие приятели покойного батюшки.
