стук. Варя увидела: за белокожей берёзой стоит трактор. Около него Маша и две чумазые девушки в штанах. Одна с масляной тряпкой в руке, присев, счищает с трактора комья налипшей земли. Вторая, смеясь, вскочила на подножку, села за руль. Маша, тоже смеясь, крикнула что-то, и трактор, фыркая и тарахтя, пополз по чёрному полю.
Варя долго следила за ним.
— Э-ге, картошки печь иди! — закричали вдруг от костра.
Варя обтёрла лицо и побежала. Присев, Спирька бросал в золу мокрые картофелины, палкой подвигал их к прикрытым от дождя головешкам. Варя подняла валявшийся у насыпи колышек, стала зарывать картофелины в горячую золу.
— Воды принести? — спросила, когда все картофелины исчезли.
— Тащи.
Она сняла с шеста закопчённый котелок, выплеснула дождевую воду и побежала обратно к логу. Здесь из-под корней пихты бил родник. Варя нагнулась, вытянула губы: от холода сразу заныли зубы.
Она подставила котелок. Вода зазвенела и брызнула в лицо. Варя прислонила котелок к корню пихты и полезла вверх по обрыву. Сверху на неё смотрела налитая ягода земляники. Другая, влажная от дождя, победно краснела на светлом стебле.
Варя растянулась по склону, стала ловить ягоды ртом. Они пахли мёдом, смолой. Потом она легла на спину, раскинув руки. В небе стояли круглые ярко-белые облака.
Вдруг опять послышался стук, только теперь сверху. Из-за сосен на синее небо медленно наплывал серый неуклюжий самолёт. И сразу, нарастая, топя шум деревьев и птичьи голоса, закачался над лесом тяжёлый глухой рокот. Самолёт будто к земле тянуло, так низко он прошёл над ней и скрылся за тёмными пихтами.
— Куда полетел, лётчик? — закричала Варя.
Она подрыгала ногами, легла на бок и скатилась по склону. Кочка, трава, небо, опять кочка…
Перекувырнулась, вскочила, взяла котелок и побежала к костру.
Вокруг него уже сидели только что вернувшиеся со скважин Борис Матвеевич, Толя и трое бурильщиков. За их спинами, подрагивая кожей и обмахиваясь хвостом, щипал траву распряжённый Пегий.
Маша, наклонясь над дымящимся чугуном, мешала свежезаваренный гречневый кулеш. От костра, почти невидимые, тянулись светлые языки пламени.
Варя пробралась к костру, села на корточки. Кулеш в чугуне булькал и пускал пар. Варя облизнулась, покосилась на Машу.
— Что, голодная небось? — засмеялась та.
А Спирька тащил из плетёнки оловянные миски, ложки. От просеки громко заржала Боярыня. Варя уже знала её голос. Через поле к костру сворачивала таратайка; Ганя, стоя, нахлёстывала лошадь. В плетёнке сидела Вера Аркадьевна. На коленях у неё блестел бидон с молоком.
Боярыня, разогнавшись, остановилась у шурфа. Вера Аркадьевна передала бидон подбежавшей Варе.
— Борис Матвеевич, новости! — звонко крикнула она. — Только что из лаборатории в сельсовет звонили: последние анализы из скважин — отличные. Победа! — Она швырнула в небо фуражку и, спрыгнув, бросилась на траву.
— Ну, Маша, тогда корми быстро, — сказал Борис Матвеевич.
Все подвинулись к костру. Маша опрокинула в кулеш бидон с молоком, помешав, стала разливать в миски. Кулеш пах дымом, шкварками… Варя терпеливо ждала очереди, держа на весу миску. Когда чугун опустел, Борис Матвеевич громко поблагодарил Машу и сказал:
— Значит, так. Мы со Спиридоном едем сейчас в лабораторию. Остальные по местам. Собираемся к полудню в сайгатском клубе, надо и передохнуть. Варваре хорошо бы вернуться в Сайгатку к бабушке. До Тайжинки мы подвезём их с Ганей, а дальше они пойдут пешком. Согласны?
От перекрёстка дорога на Сайгатку сворачивала вправо. Ближе к лесу за светлой зеленью шевелящегося овса вдруг выросли тёмные неровные бугры.
Это было старое кладбище. Заросшее крапивой, повиликой, с обвалившимися, похожими на бурелом крестами.
Могилы одни сровнялись с землёй, другие налезали друг на друга. И всюду — между ними, на них — качались крупные бело-жёлтые ромашки.
Ганя присела на поваленную каменную плиту. Над головой сухо стукнул дятел, пристроившись к одинокой сосне. Варя нагнулась к плите, прочитала: «Здесь покоится…» — дальше разобрать было невозможно.
— Гань, гляди-ка — гнездо!..
Высокий заржавленный крест точно обнялся с тонкими побегами ольховника. В его зелени пряталось круглое лукошко, гнездо. Как только девочки подошли ближе, с креста сорвалась маленькая быстрая тень.
— Трясогузка! От птенцов отводит… — прошептала Ганя.
— Ну и правильно. Не бойся, не бойся, мы не разорим! — ласково сказала Варя.
Они вернулись на дорогу. С одной стороны мягко шелестел овёс. С другой, как розовая пена, шевелилась гречиха. Качались над землёй тяжёлые нежные цветы — это пчёлы собирали с них свою добычу.
Сверху дохнуло зноем. Варя посмотрела на небо: оно было затянуто белой марлей. Солнце, как раненое, плавало в нём.
— Опять гроза, да?
— Ага! Бежим?
Дорога спускалась вниз; вырубка с похожими на огарки пнями осталась позади. Впереди у реки запестрели дома Сайгатки — кирпичная школа, жёлтый клуб, белая от солнца больница.
Вдруг Варя остановилась.
К Сайгатке со всех сторон бежали люди. Они бежали от поля, с берега Камы, прямо через высокую, только заколосившуюся рожь… Ветер гнал по небу жёлтую, как дым, тучу, и люди, будто подхваченные им, бежали к своим домам, а гул их голосов, приносимый ветром, становился всё громче, слышнее.
— Ганя, случилось что-то?
— Видать, случилось…
По дороге, обгоняя девочек, проскакали двое на лошадях. Где-то гудела машина. Варя рванулась вперёд и снова остановилась.
От реки в гору им навстречу быстро поднималась Ольга Васильевна. Седые её волосы были растрёпаны, она задыхалась.
— Девочки, вы с шурфов? Борис, я надеюсь, ещё там?
— Уехал, бабушка!
— Варя, я иду на станцию. Постарайся скорее разыскать дядю и скажи, чтобы он сейчас же ехал в сельсовет. Варя, ты не пугайся, я тебе потом всё объясню. В двенадцать часов из Москвы передали по радио: сегодня ночью Германия напала на нас. Будет война.
— Бабушка…
— Беги, Варюша. Дядя Борис Матвеевич очень всем нужен!
Она сошла с дороги и пропала во ржи.
Варя протянула Гане руку. Совсем рядом, взметнувшись над полем, тревожно и звонко запел жаворонок.
— Ганя, — тихо сказала Варя. — Слышишь, что же это? Ганя, война. Ой, Ганюшка!.. Война с Германией…
