прикрываете.
Я уже наметил метров десять первой перебежки. До куста акации с излохмаченной верхушкой. Капитан Самро и старлей Миша Злотников, старше меня по званию, молча согласились, понимали, что хоть и новичок в роте, но опытнее их обоих.
— Я подниму вон ту группу, человек пятнадцать, — я показал направление в сторону лежавших под огнем штрафников. — Ты, Михаил, хоть за шиворот, поднимай своих. Пока еще «полковушки» нам помогают.
Все! Вперед. Я был уверен, что не пробегу много. Здесь и будет мой конец. Но пули свистели мимо, а я за шиворот рванул первого попавшегося штрафника.
— Вперед! Не подниметесь — сдохнем все!
Двое вскочили. Кого-то поднимал Чеховских. Еще один влип, сжавшись в комок. Я пнул его в бок. Пискляво матерился Андрюха Усков, дергая за шиворот тыловика Хотинского. Правее поднимали взвод капитан Самро и Злотников. И кричал, перекрывая треск очередей, майор Малышкин:
— Вперед, мужики! Убью, кто лежать будет!
Я бежал, стреляя на ходу. Меня опередили несколько штрафников. В том числе Чеховских. Мы сумели пробежать еще очень много. Целых сто метров. За это время вокруг меня упали не меньше десятка человек Потом я с ходу плюхнулся на землю, угадав, вот они летят навстречу, мои пули. Очередь, фырча, пронеслась метрах в полутора. Рядом лежал мой писклявый вестовой Андрюха. Чуть дальше Чеховских, Лыков и еще человек двадцать штрафников. Среди них ворочался и матерился на чем свет стоит Самарай. Двухметрового вора было трудно с кем-то спутать.
До немецких позиций оставалось метров девяносто. Мы лежали на склоне в промоине глубиной полтора метра. Она шла сверху вниз, но, наткнувшись на твердый известняк, поворачивала и, уходя наискось, сравнивалась с землей. Пробитая талой водой канава длиной шагов двадцать пять была нашим жизненным пространством. Батальонные минометы немцев молотили по нашим товарищам, двум упрямым пушкам и уцелевшим «максимам». Но долго терпеть у себя под носом двадцать с лишним русских солдат фрицы не станут. Что-то надо было решать. Последний бросок? Прямо на пулеметы?
Мы лежали на пологом скате, и сверху было хорошо видно, что происходит в полосе наступления роты. Правее, позади нас наглухо залег взвод Злотникова. Он был в центре. И ему приходилось тяжко. Первый взвод во главе с Малышкиным продолжал перебежками наступать на правом фланге. Его немного прикрывали минометы соседнего батальона. Но основная масса бойцов лежала. Кто-то, не выдерживая, шарахался назад. Тех, кто поднимался и бежал, настигали пулеметные очереди. Пули доставали и отползавших назад. Все больше неподвижных тел оставалось на поле. Кричали, ворочаясь, раненые. К ним тянулись желтые светящиеся трассы, добивая бойцов.
Ящерицей приполз ординарец командира роты. Сунул вырванный из курительного блокнота листок. Несколько корявых фраз: «Самро, Злотник, Першанин. Вперед по красной ракете. Готовность пять минут». Ординарец, не вступая в переговоры, приготовился двинуть в обратный путь, но я сжал его костлявое плечо, подтянул поближе:
— Лежи здесь.
— Меня…
Договорить ему не дали, позади кричал сержант Василий Лыков:
— Замполита ранили! Помогите.
Притащили Самро. Капитан пытался встать, и его с трудом удерживали двое бойцов. Расстегнули портупею, стянули шинель. Левая рука, перебитая выше локтя, была вывернута, а рукав новой гимнастерки был сплошь пропитан кровью. Располосовали, смяли гимнастерку и нательную рубашку. Белое от потери крови и холода тело. Из раны на руке торчал осколок кости. Еще одна пуля пробила правое плечо выше ключицы.
Лыков вместе с Чеховских быстро бинтовали раны. Танкист, не найдя деревяшки для лубка, каблуком переломил саперную лопатку и примотал черенок к руке. Если руку удалось перетянуть ремнем, то из раны на плече продолжала сочиться кровь. Уносить капитана было некуда. Теперь его жизнь, как и жизни десятков копошившихся, прятавшихся от пуль и мин людей, зависела от того, смогут ли остатки моего взвода и люди, которых подвел к траншеям Малышкин, одолеть броском последние десятки метров.
— Я поползу, — настойчиво повторял ординарец. — Время идет.
— Я же сказал, подожди! Передай майору, что видел, и попроси еще пять минут. Мы гранатами попытаемся немцев вышибить и хоть одну башню заткнуть.
— Ясно.
— Сколько вас там?
— Человек сорок, — уползая, обернулся ординарец. — Сейчас уже меньше.
Обе танковые пушки покончили с последней «полковушкой», но один из снарядов повредил поворотный механизм башни ближнего «Турана». Она посылала снаряды перед собой, в состоянии лишь слегка доворачивать ствол. Зато второй танк быстро добивал станковые пулеметы.
— Василий, — приказал я Лыкову, — бери с собой Самарая, Волохова и вот того бойца, покрепче. Подползите как можно ближе. Мы вас поддержим огнем.
По цепи собирали гранаты, Самарай мялся, растирая ноги.
— Подвернул, — начал было он.
— Все, пошли!
Четверо поползли. Чеховских и я, выждав пару минут, ударили по дымящемуся от выстрелов брустверу частыми очередями. Захлопали винтовки над головами. В нашу сторону развернули пулемет. Пули, срывая куски известняка, выбили у кого-то винтовку. Другого ударило наповал — прошило насквозь голову вместе с каской. Но хуже всего, на нас обратили внимание минометчики. Один, второй взрыв с перелетом. Еще один. Недолет. Вилка!
— Всем вперед! Накроют!
Вместе со Злотниковым, подталкивая бойцов, полезли через бруствер. С пяток человек последовали за нами. Остальные не решались. Я обернулся.
— Вперед, мать вашу! В яме всем конец.
Очередной взрыв, ахнувший прямиком в промоине, заставил остальных вымахнуть наверх. За спиной кто-то кричал от боли. Бежали, пригнувшись. Рослый штрафник наткнулся на бледно-желтую пулеметную трассу. Отчетливые шлепки пуль, падающее тело. Я вставил на бегу запасной диск и сразу открыл огонь, словно длинные очереди могли защитить меня от пулеметных трасс. Добегу, нет?
Захлопали гранатные взрывы. Сразу пачкой. Пять… семь… может, больше. Перекрывая остальные звуки, ахнули две противотанковые гранаты. Жив Самарай! Мы уже не бежали, а неслись над землей. Перепрыгнул через одного гранатометчика, скорчившегося в бурой траве. Но трое доползли! Влетел вместе с Чеховских и Андрюхой на бруствер. Труп немца, чуть дальше еще один! «Западник» Горобец сцепился возле закопанного танка с мадьяром, рядом валялся пулемет. Хлопок! Мадьяр обмяк, а в другого мадьяра, тянувшегося к пулемету, ударили очередями в упор я и Иван Чеховских.
Самарай топтался на моторном отделении танка, тыкал штыком в смотровые щели. Ударившие изнутри пистолетные выстрелы заставили его шарахнуться. Лыков, подобрав трофейную винтовку, сковырнул металлическую крышку с решетки трансмиссии и, воткнув ствол, расширил отверстие в решетке.
— Бутылку с горючкой бы…
Но бутылок не было. За неимением КС бросили в отверстие гранату. Мотор слабо задымил. Видно, танки были без бензина, который у немцев в феврале сорок пятого кончался. Я понял, что теряю здесь время, приходя в себя от пережитого страха казавшейся неизбежной смерти. Надо бежать по траншее дальше, туда, где идет стрельба, и посылает снаряды второй танк.
— Лыков, добивайте этот гроб с Вяховым. Самарай и все остальные — за мной.
Чеховских сидел у изгиба траншеи и стрелял из автомата куда-то в глубину.
— Николай, не высовывайся! Там фрицы с пулеметом. Из автоматов тоже шпарят.
— Надо гранатами, — отложив автомат, я расстегнул гранатную сумку.
В нише отыскали ящик трофейных гранат.
— Ну-ка, — примерил одну в руке Самарай. — Щас зафигачу.
