Разнузданность лукава обузданьем, Игра - игрой, волнение - волненьем, Часам давала волю, как мгновеньям, И сочетала малость с мирозданьем. Часы струились из сплетенных рук, Лобзаньям срока не было - и пыткам: Бил в пальцах вечный ключ то нег, то мук, То чашей были губы, то напитком, То был туманен, то был чуток взор, То чудились призывы, то отпор, То был листом распластанным, то свитком. Богослуженьем их любовь была И боговоплощеньем это было: Над алтарем порой витала мгла, Порой светило страсти восходило И матовая мраморность царила Богов в пылу, спалившем их дотла. Он был Венерой, вышедшей из пены, И Аполлоном юно-золотым. Юпитером на троне восседал он Влюбленный раб склонялся перед ним. И Вакхом победительно ступал он В предел мистериально-сокровенный. Он был плебеем, подлым и больным, В уничиженье высшего величья. Все, что угодно, лишь не безразличье! Но безразличье овладело им. И Адриан блуждает, как в тумане, По лабиринту боли и любви. Одолевают не воспоминанья, А привиденья, образ потеряв. То рядом Антиной - лишь позови, То изнываешь, пустоту обняв. Дождь зарядил с болезнетворной силой, И сырость загустела, как тоска. И Адриан на свой альков унылый Взглянул, как сквозь века, издалека. Увидел тело тихое на ложе, Себя в слезах над ним увидел тоже И в мыслях, не отличных от скорбей, Промолвил приговор души своей: 'Я статую воздвигну на века Свидетельством незыблемым тому, Каков он был, каким сошел во тьму. Такой красе и вечность коротка. Божественности подлинную суть Она вдохнуть умела мне во грудь, И если смерть и жизнь и страсть затмила, Ваятель одолеет естество И возвратит потомкам божество Из глубины веков и Нила. И статую я эту вознесу На высоту невиданной колонны, Чтоб времени завистливые стоны Не посягнули на ее красу Чредой сражений и землетрясений. Рок не таков! Богами правит рок, Рукою рока часто служит бог, И роковых страшится сам гонений, Ни бог, ни рок не смеет в здешний срок Сразить уже сраженный ими гений. Из прошлого в грядущие века Мост нашей страсти белый перекинем. Как Рим над миром, в вечности застынем. Чтобы потомок понял: высока Любовь и бесконечна в небе синем. Но подлинной тоски не передашь... Ты - обонянья розовая дрожь. С зеленым лавром ты безмерно схож И с пламенем любви из винных чаш. Воистину алтарь повержен наш, И ты меня из бездны упрекнешь, Мол, пыл бессилен и напрасен раж И ничего из мрака не вернешь, А может, головы не повернешь, А может, возвратишься, как мираж, И боль мою, кровавую, как нож, Глухим ножнам отчаянья предашь'. Как тщетно ожидающий свиданья, По анфиладам собственной души Он мечется - то полон упованья, То ужаса - и муки хороши, Чтоб время скоротать в такой тиши. Там, где сошлись любовь и смерть, - туман. Там, где в любовь проникла смерть, - неясность Опасность превратилась в безопасность, А безопасность - в морок и обман, И пустоты прекрасный истукан Вдохнул огонь в минутную безгласность. 'Мне твой удел внушил иную страсть По вечности великую печаль: Достойна ль императорская власть Державного стремленья ввысь и вдаль Туда, где боги, жизни не поправ, Но подлинную жизнь даруя ей, Тебя скрывают в вечности своей Еще прекрасней, но не столь желанным, Как некогда любим был Адрианом, И ждет забвенье всех земных забав?
