мамаши, обремененные дипломами и семействами, — позировали, словно профессиональные модели на подиуме. Конечно, подумала я, их все время снимают, они знают все правила, они и так почти профессионалки.
— Ну же, девочки, поэнергичнее. Сделайте вид, как будто вы меня хотите! — крикнул Панч.
— Панч, ты такой шутник! — завопила в ответ Кристина. — Но мы все равно тебя любим!
Ну, хорошо. Ладно. Питеру двадцать девять, он может спать с кем хочет, так? Нет, не так. Не на работе. Но считается ли секс с матерями одноклассников моих детей сексом «на работе», если они, скажем, встречались после работы? И все же, вне зависимости от того, где они встречались, эта мысль убивала меня.
Свет мигнул под потолком; в студию влетел, хлопнув дверью, Джон Генри Уэнтворт, принц Палм-Бич и редактор журнала «Мэдисон-авеню». Он зачесывал свои светлые волосы назад, смело открывая залысины, носил розовую крахмальную рубашку и пурпурный с узором аскотский галстук; у него были большие темные глаза и круглые щеки, покрасневшие и огрубевшие от многолетних плаваний на яхте. Явно недовольный снимком, он схватил Панча за локоть и отвел поговорить в сторонку.
Дамы захихикали и замахали Джону Генри руками. Меня интересовало только одно: как разузнать все про Питера и Ингрид, не расспрашивая никого из мамаш.
Мужчины вернулись обратно к группе. Джон Генри решительно сказал:
— Так, нам стоит, э-э, поменять порядок.
Потом он вышел на съемочную площадку, схватил меня за плечи, чуть не оторвав от пола, и переставил со второго места слева на крайне правое. У меня из прически выпал украшенный жемчугом гребень, на секунду отвлекая меня от зацикленности, на собственном няне. Новый порядок: Лили, потом Фенола, потом Кристина, потом Аллегра, потом я. И кого он думал обмануть?
Я прошептала ему на ухо:
— Знаешь, приятель, я продюсер на телевидении и все время имею дело со съемками. Думаешь, я не знаю, что значит, когда кого-то ставят справа с краю?
Это сбило его с толку. Я была в бешенстве, отчасти потому, что он поставил меня справа, чтобы потом вырезать, но больше всего потому, что он явно счел меня тупой светской дамой, которая не поймет, чего он добивается.
— Ну, я просто подумал, поскольку вы… э-э… — пробормотал Уэнтворт.
— Просто помните: я знаю, что вы задумали.
— Что ты такое делаешь, Джон Генри? — Кристина Паттен любезно приняла мою сторону. Это меня удивило — я думала, она скорее станет пытаться к нему подольститься, чем меня защитить. — Ты же ей прическу портишь! Ах, ты старый болван! — Она все же не поняла, что происходит.
Уэнтворт бросил на меня зловещий взгляд. Все наши модели захохотали, откидывая головы назад и взмахивая руками. Опять вспышки, опять диско, бесконечный час самых разных поз, и каждый раз я с правого края.
В конце съемки Кристина подошла ко мне, скрестив пальцы на обеих руках и жмурясь.
— Ой, только бы он выбрал нас на обложку. Тогда для тебя все изменится. За одну ночь.
Я еле дождалась, пока выберусь оттуда. Позировать вместе с женщинами, которые сжигают свой устаревший гардероб в конце каждого сезона, само по себе утомительно. Представлять Питера с Ингрид было куда хуже — я не могла перестать об этом думать, мне даже трудно было дышать. Я ведь видела, как она затягивает его в свою сеть. И черт, кто мог винить ее за это? Я села в машину и позвонила Питеру по мобильнику. Он снял трубку после четвертого звонка и явно тяжело дышал при этом.
Тон у него, тем не менее, был вполне церемонный.
— Да?
— Ты не забыл про виолончель?
— И скрипку тоже. Я их как раз пакую. — Он уронил трубку, послышался неразборчивый шорох. Потом он снова взял трубку; теперь тон у него был еще более рассеянный и отстраненный.
— С тобой все в порядке, Питер?
— Ну, да.
— Что там происходит?
— Ничего.
— Грейси с кем-нибудь играла после школы?
— Да, с Ванессой Харрис у нее дома.
— Здорово. — С дочерью Ингрид. Я еле удержалась, чтобы не завопить. — Ее Иветта отвезла?
— Да. Ну, то есть да, Иветта была с ней.
— Я спросила…
— Ну да, кажется, ей было весело. Я тут собираю виолончель и ноты.
— Ты давно дома?
— Рано пришел. Мне надо было забрать кое-что в этом районе. Иветте нужно было помочь.
— В чем?
— Да так, мелочи. Не беспокойтесь. Я вас встречу внизу.
Через десять минут я подъехала к нашему подъезду, и Питер с виолончелью и Грейси с маленькой скрипкой залезли на заднее сиденье машины. Питер закрепил пристежной ремень Грейси на среднем сиденье и уставился мне в лицо. Я едва в состоянии была на него смотреть.
— Почему вы вдруг так накрашены?
— Фотосъемка. Это неважно.
Когда мы подъехали к школе для мальчиков Сент-Генри, Питер сказал деревянным голосом:
— Я пойду заберу Дилана.
Дул ужасно холодный ветер; мы разговаривали друг с другом, как неживые.
Я перегнулась к заднему сиденью и погладила Грейси по коленке.
— Мамочка, — сказала она, — можно мне будет скоро опять к Ванессе поиграть?
— Хорошо, дорогая. Тебе там понравилось?
— Угу, — пробормотала она, держа большой палец во рту, потом вытащила его. — У нее в комнате игрушечная кухня. Больше моей.
— Ну, у тебя тоже отличная кухня и куча кастрюль и сковородок.
— Питер тоже сказал, что моя лучше.
У меня отчаянно застучало сердце.
— Когда Питер видел ее кухню? Тебя же Иветта отводила, как обычно, да?
— М-м. — Она помотала головой, снова засунув палец в рот, потом прислонилась головой к своему сиденью и уставилась в окно.
Я вскочила с места и встала коленями на центральную панель управления.
— Грейси. Ну-ка вынь палец изо рта. Кто тебя водил к Ванессе?
Она широко распахнула глаза, явно решив, что в чем-то провинилась.
— Иветта, мамочка.
Мне так полегчало, что я прямо рухнула обратно на сиденье.
— Но Питер тоже приходил.
Черт. Черт!
Глава 19
Скажи, что это неправда
Я обещала себе, что выясню вопрос с Питером вечером, когда дети уснут, но от одной этой мысли меня тошнило. Если мне придется его уволить, Дилану понадобятся недели, а может, и месяцы, чтобы прийти в себя, а отсутствие отца в течение рабочей недели только усугубит его одиночество. Моя фантазия о том, как нянь вплывет в наши жизни и мощными руками разгребет все наши проблемы, быстро таяла.
