часто замахали руками.
— Слушай, отец-герой, как ты эту ораву содержишь? — удивился Петр, нажимая кнопку в лифте.
— Семья, Петруччо, организм саморазвивающийся, самоорганизующийся и самоснабжающийся. Понял?
— Не очень. Ты поконкретней, пожалуйста.
— Если конкретно… — почесал он затылок. — То я и сам не знаю, как мы выживаем. Я-то уж точно ничего для этого не делаю. Загадка! Ты при случае у супружницы моей спроси, как она из почтового ящика деньги пачками вынимает. Со дня ареста и доныне.
По морозному воздуху, под скрип свежего снега шли они втроем к метро. Двое из них, убеленные сединами мужи, по-мальчишески толкались, шутили, смеялись. Петр представил себе, как они выглядели сразу после освобождения: худющие, бритоголовые, безбородые, но довольные. Все мучения, издевательства, карцеры ? позади. Вопреки угрозам мучителей они живы, и перед ними распахнуты ворота в светлую жизнь, ради которой они пошли в застенки. В ту самую, где нет преследования веры, во всяком случае, открытого. Впереди восстановление монастырей, храмов ? ходи, на спасенье, окормляйся! Впереди заседания в президиумах, интервью, фотографии в газетах, лесть, заигрывания, заманчивые предложения, уважение стариков и «чепчики в воздух» юных и розовощеких.
Когда-то и Петру приходилось «выходить из застенков» и чувствовать эту пьянящую эйфорию свободы. Нет, нет, у него за спиной всего-навсего стройотряды и военные сборы… Два месяца военной дисциплины, голода, воздержания, ежедневной двенадцатичасовой работы и строжайшего сухого закона. Сравнение, конечно, не очень-то корректное, только у него других не было. И вот после тайги и комаров, пота и напряжений до полного изнеможения они появлялись на «большой земле» ? суровые, огрубевшие, охрипшие, обветренно-обожженные, да еще с немалыми деньгами. И самое главное: теперь все можно, «мы это заслужили, и весь мир у наших ног!»
Всего за два месяца обычной мирной работы накапливали студенты такой заряд самодовольства. Что же пришлось этим-то испытать, с каким убийственным зарядом иметь дело? Если Петр с однокашниками после стройотрядов на полгода входили в штопор ресторанно-цыганского дурмана, то какой натиск тьмы этим двоим пришлось выдержать! Нет, не оценить и не понять такого, пока сам не прошел их путь, исповеднический. Поэтому и слушал он их жадно, в оба уха, поэтому и терпел их грубоватые шалости и тычки. Потому и любил… с болью, иной раз стиснув зубы, а иногда и кулаки…
По дороге им «чисто случайно» встретилось кафе, куда всех и затащил Василий:
? День политзаключенного ? это вам не так просто! Ты, Петруша, скажи спасибо, что мы с Жоркой чифирь тебя пить не заставили. Из ржавой консервной банки.
? Спасибо.
? Спасибо не булькает и нутро не греет.
? А что греет?
? Вон то, «балтийское», номер шесть.
В кафе было сильно натоплено, они сняли куртки и повесили на спинки стульев. В углу сидела бритоголовая компания в кожанках с татуировками на шеях и руках. По нынешним временам это могли быть таксисты за поздним ужином, или студенты университета, заглянувшие отвлечься от толстых учебников. Впрочем, иногда и бандиты так выглядят, но сейчас реже. Петр вспомнил, как герой Шукшина в «Калине красной» сокрушался, что вот, мол, волосами обрасту, хоть на человека похожим стану. Василий приосанился, разгладил окладистую бороду. От кофе Петра мучила изжога, он проглотил еще одну таблетку и запил минералкой.
? Эх ты, болезный-бесполезный, ? пожалел его Василий, смачно с причмокиванием прихлебывая. ? А у меня хоть бы что заболело! Так нет, ливер после карцеров, как назло, в полном порядке.
? Зато у тебя, Васенька, по мансарде трещина проходит, ? ухмыльнулся Жора, поблескивая очками.
? Ла-а-адно тебе, не бузи, ? Василий хлопнул друга по плечу и повернулся к Петру. ? Ты знаешь, Андреич, у этого Жореса-Тореса такой дар публициста ? ващще! Наш первый с ним батя говорил ему: пиши статьи, чадёныш, не закапывай талант.
? Это чтобы я таким же нищим писателюгой стал? А, чадовище? Не желаю! ? улыбнулся Жора в седую бороду. ? И тебе, Андреич, не советую. Писанина ? это «такая зараза, хуже карасина».
? Кстати, Петь, имей в виду, твои рассказы — это очень даже норма-а-ально! ? прохрипел Василий. ? Ну я ? ладно,
