исступление. Женщины за соседними столиками шумно и безответно обсуждали мой бронзовый загар и яркие надписи на форменной куртке: «Якутуголь», «Алданзолото» и таинственное «ОЩ».
Спустя несколько месяцев нам с Ваней сообщили, что командир бесследно исчез. Кто-то, якобы, в тихую лунную полночь видел тело командира с пробитым черепом в канаве рядом с общежитием университета. Мы жалели этого человека. Что-то в своей жизни он сделал неправильно. С тех пор крупные деньги суммой свыше трехсот рублей я не любил. В них таилось что-то злое и тревожное. Наша сравнительно честная бедность сообщала нам спокойствие в текущем и уверенность в завтрашнем дне. Война и страсть
Со второго курса у нас начались занятия на военной кафедре. Суровые мужчины в кителях грозились превратить каждого «инфантильного ботаника» в могучего командира грозной артиллерии. То есть, выражаясь высоким стилем, — бога войны. Преподавали военное дело офицеры в чине полковника. Один, правда, был майором, но, как нам сказали, раньше он тоже был полковником, но разжалован за пьянство. Почему-то именно этот горемыка с опухшим лицом вызывал у нас наибольшую симпатию. Довольно быстро мы поняли, что все наши полковники глуховаты. Когда кто-нибудь из них отворачивался к доске и старательно выводил мелом тему занятий, обязательно находился курсант, желающий безнаказанно высказать все, что о нем думает, причем в выражениях самых солдафонских. Только один майор реагировал на уничтожающие реплики за спиной. Он оборачивался и грустно улыбался, глядя оратору прямо в глаза.
Вечером в пятницу мужская часть курса обычно напивалась. Это называлось «маршем пацифистов» или «прощай, оружие». Утром в субботу, охая от головной боли и тошноты, плелись в шашлычную на углу, работавшую с восьми. Там, опорожняя кружку мутного пива, обязательно кто-то произносил: «Детишки в школу собираются: моются, бреются, опохмеляются». Перед входом на военную кафедру мы тщательно прилизывали волосы мылом и бриолином. Только все равно половину курсантов выгоняли с развода в парикмахерскую. Каждую субботу мы сокрушали асфальт на плацу печатным строевым шагом, катали многотонные пушки и зубрили законы тактики и военной истории. Все же наиболее страшными для нас были занятия по материальной части и артиллерийской стрелковой подготовке — АСП. На матчасти мы разбирали до винтиков и собирали обратно тяжеленные стальные конструкции, от таскания которых болели спины и растягивались жилы. На занятиях по АСП мы больше сидели, обложенные таблицами и конспектами, от которых рябило в глазах и пухли головы.
Наши грозные орудия вызывали во мне двойственное чувство. Я гладил рукой хищный, как шпага, зеленый ствол; трехпудовый полированный замок; длинные, как ноги супермодели, станины; мудреные приборы наведения, испытывая уважение к орудию, аналогов которому в мире не имелось. Снаряд, выпущенный из этой пушки, прошивал насквозь лобовую броню боевой машины любой страны потенциального противника. Также легко эта длинноногая красавица стреляла тактическими ядерными боезарядами. С другой стороны, меня не оставляла мысль, что вся эта умная, совершенная мощь создана для убийства живых людей. Какая сила таилась в этом агрегате нам показали на учебных стрельбах.
Как-то в субботнее утро привезли нас автобусами в лесную глушь и рассадили на трибунах. Наш полковник показал, как грамотно разевать рот во время стрельбы, чтобы не лишиться слуха. Вокруг сидели офицеры генштаба и военных частей — все в противошумных наушниках. Перед нами до самого горизонта тянулся песчаный полигон, уставленный фанерными макетами, списанными танками и бронемашинами. Прямо перед нами стояла батарея изучаемых пушек. С флангов застыли в боевой готовности новенькие танки, самоходки и ракетные установки. Командир части, которой принадлежал полигон, коротко сообщил, что уважаемой публике будет явлена мощь орудий, стоящих на вооружении нашей армии, охраняющей созидательный труд мирных граждан.
Первыми стреляли наши элегантные пушки. От выстрела первого же орудия мне заложило уши. Из ствола вылетел ураган желтого огня, превратив песок метров на тридцать вперед в стекло. Где-то на горизонте разлетелся в пыль макет. Следом за прицельным выстрелом командир назначил взводную очередь из трех выстрелов на орудие. Половина целей превратилась в решето. Мы уже не стесняясь разевали рты, затыкали уши пальцами — безполезно. После взводного залпа мы оглохли. В ушах стоял свистящий звон. У некоторых курсантов из ушных раковин по щекам стекали струйки крови.
Следом, поднимая гусеницами шлейфы песка, выехали и встали в ряд самоходки какого-то ужасного калибра, что-то далеко за сто. Им выставили светящийся створ из горящих сигнальных ракет. После залпа самоходок внутри створа мы увидели только глубоко перепаханное поле. Потом стреляли танки и управляемые противотанковые ракеты. Они расстреливали оставшиеся цели.
И под занавес на огневую позицию стали поочередно выезжать установки залпового огня. Сначала отстрелялся легендарный сорокаствольный «Град», знакомый врагам по событиям на Китайской границе, в Египте и Вьетнаме. Потом — все более поздние и совершенные, с именами романтическими, цветочными. Там, у горизонта, некогда светло-желтый песчаный пляж превратился в торосы спекшегося бурого стекла с воронками и котлованами. Огненный ураган выжег все живое на несколько метров вглубь.
Мы сидели оглохшие, ошеломленные и подавленные, а в это время бравый полковник с мегафоном шумно восторгался огневой мощью вверенной ему техники. Я смотрел на это с ужасом, представляя себе не абстрактное «скопление живой силы противника», а реальных людей, попавших по воле политиков и командиров в адскую мясорубку. Вот он — молодой, красивый Джон (Курт, Мишель, Аарон…) — мечтает вернуться после дембеля домой к невесте, маме, друзьям, чтобы жить!
А я, конкретный комбат, сурово лежу в сочной траве, среди
