одному батальону в танковых полках 41-й ТД [24].
Огневые взводы проследовали в артиллерийские парки. День близился к концу, занятия прекращены. Я осмотрел орудия, передки, укладку боеприпасов в тягачах. Времени осталось ровно столько, сколько занимал путь на коновязь и оттуда в село на ужин.
Дом панны Зоси. К воротам навстречу торопливо шла незнакомая женщина. Где панна Зося, старая хозяйка? Поздняков дважды повторил вопрос. Вначале женщина отмалчивалась, затем сказала, что их нет в доме. Уехали. Она — дальняя родственница. Ей поручили готовить поручикам пищу.
— Надолго уехали хозяева? — спросил Поздняков.
— ...Воют собаки... Нехорошо... То к беде...— женщина перекрестилась.— Матка боска, смилуйся над нами.— Она умолкла, обратив глаза к распятию.
Окна закрыты. В комнате душно. Листики герани в горшке будто привяли. Начался ужин. Младшие лейтенанты принялись благодарить женщину. Она грустно улыбнулась. Поручикам не нравится пища? Завтра она приготовит вкусный обед.
За селом кони перешли на шаг. В сумерках светятся огни. На коновязи лица наряда зажигали фонари ночного освещения.
— Ну и дела...— заговорил Поздняков, слезая,— я навестил семью... только и разговоров, что о войне... стыдно сознаться, но чувствую... сгущаются тучи.
Дневальный увел лошадей.
— Ну, ну,— возразил Гаранин,— атмосфера действительно не того... не располагает к благодушию. Отъезд женщин... перебежчик... Не кажется ли вам, что немцы шантажируют? Подают поводы для слухов? Но, конечно, угроза налицо и кое-кто уже принялся за дело... а старик? Надо же, перебрался через границу... где-то теперь панна Зося?
В канцелярии держалась прохлада. Гаранин открыл окно, зажег свечу. Тоскливо завыл, захохотал филин, и не поймешь, где он уселся, в ветвях липы или на крыше? Гаранин пробормотал ругательство. Поздняков высказал сожаление, что нет дробовика под рукой и ушел. Его постель в каптерке у старшины. Командир батареи к отбою не вернулся. Погашены свечи.
Со двора доносятся шаги. Разводящий провел смену караульных на посты, туда и обратно. Гаранин курил, долго ворочался на диване. Я уснул.
Перед началом
Настала суббота. В туманной дымке над крышами городских строений поднималось солнце. В монастырском гарнизоне начался новый день.
Дежурный по дивизиону в установленный час отдал приказание горнисту сигналить подъем. Утреннюю тишину нарушили голоса и топот. С подъема — физическая подготовка. Пять батарей — полтысячи человек — бегут в строю по два через ворота КПП, вдоль стены по дороге к мосту через речку Луга. Возвращались тем же путем. Дальше — заправка постели, туалет, построение на утренний осмотр, завтрак, занятия,— час, другой, третий. Размеренный распорядок дня, приобщавший человека к понятиям дисциплины, долга и чести воина.
Старший сержант Проценко увел огневые взводы в артиллерийский парк. Первый час занятий — уход за материальной частью орудия. Тема младшего командира.
Вчера лейтенант Величко возвратился ночью поздно, не знаю в котором часу. С постели поднялся в обычное время. Но до завтрака говорить о делах не полагается. Когда я пришел в канцелярию, лейтенант Величко беседовал с замполитом.
— Опять о войне? Отвечать на вопросы старшего сержанта обязаны вы,— сказал лейтенант Величко.— Относительно перебежчика и остальных местных людей... я не уверен... можем ли мы отличать правду от вымыслов. Впрочем, зовите командиров взводов, раз уж вы обсуждаете между собой слухи...
Явились Поздняков, Гаранин.
— В соответствии с указанием командира дивизиона,— объявил командир батареи, с сего дня запрещается разглашать любые сведения о немецких войсках, как и все прочие сведения, известные тем, кто участвует в рекогносцировках местности. Эти сведения предназначены для служебного пользования и отмечаются соответственно грифом. Личный состав вправе интересоваться положением на границе. Тем более, что речь идет о вещах очевидных. Серьезное происшествие нужно объяснять... разумно... с учетом сообщений официальных органов. И, наконец, слухи... Да, местное население в последнее время твердит о скорой войне... стоит ли этому удивляться? Мы знаем случаи распространения ложных сведений... Катятся они клубком... обрастают всякой всячиной. Но бывало и так, что удар, нанесенный соседу внезапно, не позволял даже ахнуть... Товарищи командиры, мы обязаны следить за настроением личного состава. Договор о ненападении остается в силе, он не расторгнут... Но, конечно, затыкать уши... дело не наше... Вопросы есть? Командир батареи умолк.
— Товарищ лейтенант, разрешите доложить,— начал Гаранин.— Ссылки на договор не вяжутся с тем, что происходит на глазах орудийных номеров и непосредственно с их участием. Готовность к открытию огня с каждым днем повышается... Мы требуем... а на политзанятиях и в печати призываем к дружбе.
— Ясно... газеты специально для частей, дислоцированных в укрепрайонах, не издаются,— прервал командир батареи.— Печать... не наше дело... Боевые задачи объявляются в приказах. 92-й отдельный артиллерийский дивизион в данный момент состоит в подчинении начальника артиллерии пятнадцатого стрелкового корпуса и готов соответственно действовать... если он сочтет необходимым, мы откроем огонь. Газеты не остановят... Верно, замполит?
— Так точно,— подтвердил политрук Шапир.
— И еще одно,— продолжал командир батареи,— намерения немцев... нам мало известны... с этим, я думаю, нельзя пе согласиться... Предположим, на другой стороне границы проходят обыкновенные занятия по боевой подготовке. По этому строить гипотезы, мне кажется, не следует... нет оснований.
Замполит выражался более определенно.
— Товарищи командиры, наша Коммунистическая партия, Советское правительство, как известно, стоят на платформе невмешательства во внутренние дела соседних стран и неустанно борются против войны.— Политрук говорил о войнах справедливых и захватнических, о фашизме и расовой политике третьего рейха.— В Германии и странах, покоренных вермахтом, создана сеть концлагерей для борцов против нацизма, всех прогрессивных передовых людей и евреев, по смехотворной причине, будто они способствовали поражению Германии в первой мировой войне. Истребление евреев приняло невидимые изуверские размеры. Наше правительство неизменно придерживается курса на невмешательство. Мы стоим за мир, но нельзя забывать, что в Германии есть влиятельные силы, которые стремятся поссорить наши страны... склоняют Гитлера расторгнуть пакт о ненападении... разжигают ненависть к коммунистам... провоцируют различные инциденты.., в том числе и на нашем отрезке границы... Вспомните самолеты, которые сюда залетают, указания, которыми мы руководствуемся, строго запрещают недружественные высказывания против немецких войск и правительства... В это ответственное время долг командиров и политработников... правдиво разъяснять деятельность Коммунистической партии, Советского правительства по укреплению мирных отношений со всеми странами и удерживать личный состав от необдуманных поступков, и главное, предупреждать случаи применения оружия без приказа свыше...
Кто-то настойчиво стучал в дверь. Командир батареи дал замполиту время закончить и произнес «да». Вошел посыльный. Лейтенант Величко молча просмотрел последнюю страницу книги приказаний, поставил подпись. — Вы хотите продолжать? — спросил он замполита.— Нет? Товарищи командиры, с двадцать пятого июня... подготовка к отъезду в летние лагеря. Эшелоны подаются двадцать седьмого. Строевые подразделения дивизиона участвуют в параде на Повурском полигоне по случаю открытия лагерных сборов артиллерийских частей корпусного и армейского подчинения пятой армии. Командир дивизиона назначил строевой смотр подразделений на завтра. Начало в семнадцать ноль. Сегодня рядовому составу предоставляется отдых до четырнадцати часов. Дальше занятия продолжать по расписанию. Кажется все... по местам!
Гаранин закрыл за собой дверь батарейной канцелярии. В коридоре шум, суета, похоже, штабной
