– Вот оно что, – протянул Фархад. – Вы, я вижу, понимаете в этом вопросе. Дайте, пожалуйста, мне почитать про различие мусульманской и православной веры. Я хочу разобраться.
– Завтра принесу книгу по Сравнительному Богословию – это наука такая. Если захочешь, разберешься.
– Жаль, – сказал Фархад, – очень жаль, что нас разъединяют, будто по живому распиливают. Вы помните, как дружно мы раньше жили? Да мы тут в московском общежитии были как братья в большой семье! Никого не интересовала твоя национальность, главное, какой ты человек: честный или лжец, трудолюбивый или бездельник, подлец или настоящий человек. Вот и у нас в Баку, во дворе: все друг друга знали, жили как одна большая семья. Да что там двор! По улицам ходишь – и все тебя знают, приветствуют, в гости зовут. А теперь, кто разъехался на заработки, кто умер, кого убили, а кто стал богатым и с нами, бедняками, уже не водит знакомства. Всюду идет расслоение, раскол. Кажется, люди из-за денег совсем с ума сошли, готовы кровь проливать. У нас тут в Москве два таксиста из одного района Баку стреляли друг в друга из пистолетов. За что! За право везти клиента… Нет, не нравится мне это. Хочу дружбы, любви, чтобы как раньше было – помните: все люди братья…
И тут нашу тихую беседу разорвал пронзительный звонок моего телефона. Я поспешно выхватил трубочку из кармана, вскочил и, отойдя на три шага от собеседников, нажал зеленую кнопку. Это звонил из Америки антиквар.
– Слушай, Андрей, у меня беда, – кричал он с другого конца вселенной. – Дочка стала сама не своя. Ты помнишь, какой она лапочкой была? Чудо, а не ребенок! А теперь её словно подменили. Я Верочку самым лучшим врачам уже показал. Они говорят, что у неё нормальные подростковые проблемы. Вроде того, что так и должно быть. Но я-то вижу, что дочка на грани сумасшествия.
– Да успокойся ты, Валерий Васильевич! – сказал я в истошно кричащую трубку. – Ты меня совсем оглушил. Скажи, чем я могу помочь?
– Знаешь, Андрей, я чуть не каждый день вас с Игорем вспоминаю. Все-таки есть у вас какая-то сила. Наверное, это от Бога. Андрей, я прошу тебя встретить мою Верочку и поговорить с ней, как-то успокоить. Если можно, пусть она у тебя поживет, ну хоть недельку-другую. А? Ты не волнуйся, я дам денег, сколько нужно, и на расходы и тебе в качестве гонорара. Мы тут с женой пашем, как проклятые, а дочка все больше одна. Я нанимал няню, да толку от нее никакого. В общем, помоги, очень прошу.
– Хорошо, Валерий Васильевич. Встречу твою Верочку. Только прошу тебя об одном.
– Все что угодно, Андрей.
– Только одно. Я, конечно, не сам буду девочку лечить, а с помощью церковных средств. Так ты уж объясни ребенку, чтобы она меня слушалась и выполняла все мои указания. Хорошо?
– Конечно, конечно. Я уже в двух словах ей объяснил, что ты верующий, а потому добрый, и тебе можно довериться. Спасибо, Андрюха! Ты настоящий друг! Как билет куплю, сразу позвоню.
Выключил телефон, дождался, пока моё ухо покинет последнее эхо истошных звуков, прислушался к наступившей тишине и вернулся к друзьям. Они по-прежнему разговаривали усталым полушепотом, так дружелюбно и мирно… Но крик о помощи прозвучал. Пусть с другого континента, от человека далекого не только географически, но и духовно. И не помочь ему, его дочке я не имею права.
В ту минуту моих бестолковых размышлений прозвучали одновременно два телефонных вызова: моя «Нокия» пропиликала мелодию из фильма «Крестный отец», золотая «Верту» Бориса – детским плачем. Ясно: это Василий набрал нас обоих, используя функцию «конференция» – одновременный разговор с несколькими абонентами. «Юноша бледный со взором горящим» сообщил нам, что заполучил в гости замечательного старика, питерского дворянина, профессора и приглашает нас принять участие в дегустации его искрометных историй в кофейне «Спящий лев». Пока я выслушивал бурный поток сознания поэта с криминальным прошлым, мне вспомнился другой замечательный старик, который мог долгими часами непрерывно фонтанировать «правдивейшими» историями из жизни народных масс в том же кофейном заведении – и легкая грусть утраты коснулась моих седеющих висков холодным ветерком.
Мы с Борисом и Фархадом, за компанию, подошли к клубу, у входа стоял бронированный черный лимузин, на котором Василий возил своего начальника. В уютном полумраке подвальчика за столом в углу – голова к голове – сидела парочка: пылкий юноша в черной спецодежде и седой старик в классическом сером костюме-тройке да еще и с бабочкой в горошек. Начинающий литератор торопливо читал рукопись, старик с басовитым покряхтыванием слушал. Увидев нас, чтец вскочил с места и представил нам соседа по столу, долго перечисляя его заслуги перед всемирной литературой. Профессор усмехнулся и сказал:
– Мне очень приятно было узнать, что в столице водятся такие милые ребята, как Василий, которые в своих работах используют не сегодняшнюю «ацкую» тарабарщину, а высокий стиль Державина, Баратынского и Пушкина. – Он воткнул в рукопись Василия, молча возлегающую на столе, указательный палец, окольцованный на пушкинский манер тяжелым перстнем. – Только, ребятки, прошу вас, называйте меня без этого академического профита, просто: Старик Собакин или «док» – на выбор.
– Как-то не совсем удобно, – протянул Борис, растирая мочку уха; мы с Фархадом дружно закивали.
– Да бросьте, как говаривал мой приятелище Бродский «не в Бельгии живем!» – Он повернулся к Василию: – Но у меня есть к тебе, Василек, одно важное предостережение! Не нужно бы главным героем обозначать врага человеческого. Просто из соображений духовной безопасности. Наверное, слышал пословицу: стоит только имя его назвать, как хвост с копытами уже рядом. Видите
