— С самого утра.
— Хорошо. В половине девятого Саша Зиновьев, наш водитель, будет ждать вас у подъезда.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, я выполняю указание шефа. В таком случае до завтра.
— До свидания.
Не успела Катя положить трубку, как позвонил взволнованный отец: куда пропала? А ведь она его так и не набрала! Сначала Зиночка отвлекла, затем сама закопалась… А так как ничего не рассказывала ни о Ладышеве, ни о новой работе, пришлось изворачиваться и придумывать, что целый день провозилась с машиной. Слава Богу, завтра экспертиза! Александра Ильича такой ответ более чем удовлетворил. Спросив, где будет ремонтироваться, он предложил свою помощь: в автоцентре дорого. Но услышав, что это условие страховой компании, успокоился и почти сразу распрощался: кто-то позвал его к рабочему телефону.
Катя снова вернулась к ноутбуку. Неожиданно для себя она вдруг почувствовала интерес к вопросам, которые еще несколько часов назад казались ей нелепыми и никому не нужными. С таким заботливым отношением начальства к проблемам сотрудников она еще не сталкивалась. И это стоило особой благодарности.
«В любом случае информация не пропадет даром: не угожу Ладышеву — сделаю неплохую статью. Жоржсанд наверняка оценит, — подумала она и загрустила: — Может быть, зря поторопилась и объявила Камоловой, что не вернусь в газету?..»
5
Как только самолет набрал высоту и стюардессы деловито засновали по салону, Ладышев открыл сумку с походным ноутбуком и достал переданную Поляченко папку. Пробежав глазами несколько свежих сообщений по старым делам, он взял в руки прозрачный файлик, в котором лежало досье на Проскурину.
Странное дело, но он вдруг поймал себя на мысли, что ему не хочется его читать. Ну что нового могла рассказать ему информация в этих бумагах? Сухая констатация фактов: когда родилась, когда окончила школу, университет. Послужной список. Отец, муж. Где прописана, где живет в настоящее время.
«А ведь, пожалуй, на сегодняшний день я знаю о ней гораздо больше, чем Поляченко, — подумал он, отстранение наблюдая в иллюминатор за плотным облачным ковром, закрывшим землю. — Человеческие качества, проявляемые и экстремальных ситуациях, не втиснешь в скупые строки отчетов. Это надо увидеть, прочувствовать, стать невольным свидетелем пары-тройки таких моментов и самому делать выводы. А они у меня уже есть. Во всяком случае, она не случайно появилась в моей жизни. Пока не знаю, зачем и для чего, но явно не случайно. Не буду читать, — снова перевел он взгляд на файлик, решительно сложил его в папку, спрятал в сумку с ноутбуком и, откинув голову на мягкий подголовник сиденья бизнес- класса, прикрыл глаза. — Придет время — сопоставим сухую информацию в жизнь. А сейчас лучше подремать. Ночь почти не спал и в ближайшие дни будет не до сна и отдыха…»
Он был единственным отпрыском весьма известной и интеллигентной семьи: дедушка — профессор иняза, папа — профессор мединститута, мама — сначала аспирантка все того же иняза, затем кандидат наук, доцент. Можно сказать, что путевку в сказочную страну счастья Вадим Ладышев получил вместе с метриками: все блага цивилизации, существовавшие на тот момент в этой стране, были доступны ему с рождения. Лучший уход, лучшее питание, лучшие книги из семейной библиотеки, лучшие выставки, музеи, лучшая школа города (в детский сад не пустила бабушка, зато учиться отвела с шести лет), лучшие санатории.
В детстве маленький Вадик часто болел и каждое лето проводил с бабушкой в Крыму. Его вообще можно было нажать бабушкиным ребенком. Так уж сложилось, что все воспитание единственного внука пало на нее: родители и дедушка преподавали, оперировали, писали диссертации, защищались, занимались переводами, ездили на конференции, симпозиумы. Всем им было как-то не до ребенка.
Да и кому, как не ей? Дочь выпускницы Института благородных девиц занималась с внуком по самой что ни есть высокоинтеллектуальной программе: едва ли не с пеленок обучала иностранным языкам, прививала любовь к классической литературе, водила в музеи, в театры, в филармонию. Будущая профессия любимца даже не ставилась под сомнение: лингвистика, искусствоведение.
Тем неожиданней для родителей прозвучало заявление четырнадцатилетнего подростка: он, как и отец, станет хирургом. Спорить с ним, а тем более отговаривать никто не стал: бабушки с дедушкой к тому времени в живых уже не было, ну а родители… Мама, боготворившая отца, а вместе с ним и всю медицину, казалось, даже обрадовалась, отец привычно усмехнулся. Короткое «время покажет» и очередное «посмотрим» — вот и все, на что Вадим мог рассчитывать.
Профессор Ладышев редко кого хвалил, даже самых перспективных учеников и последователей. В домашнем же кругу Сергей Николаевич вообще был скуп на слова: наука, ученики, защиты, сложнейшие операции. Вся жизнь семьи подстраивалась под его график: если он находился в своем кабинете, домашние ходили на цыпочках, боясь лишний раз зашуметь, потревожить. Разговаривали шепотом. Даже любимая собака не подавала голоса: отсыпалась на коврике у двери и стерегла покой хозяина.
На поведение отца наложило отпечаток то ли собственное детство, (а вырос он в детдоме), то ли позднее отцовство, то ли постоянная занятость, но Вадим не помнил, чтобы тот хоть как-то им интересовался, уделял внимание. А ведь все вокруг умилялись: и разговаривать ребенок начал рано, и кругозор у него необычайно широкий, и знания для маленького мальчика едва ли не энциклопедические, и поведение идеальное!
Потом пошли сплошные пятерки, грамоты по предметным олимпиадам, активное участие в общественной жизни школы. Но ничто не могло вызвать у отца похвалы, все воспринималось безучастно, как само собой разумеющееся. Лишь однажды он необычайно оживился: отпрыск тогда впервые подрался с ребятами во дворе и пришел домой с расквашенным носом. После он нередко появлялся дома с фингалом под глазом, но былого восторга главы семейства это уже не вызывало.
А ведь как Вадиму хотелось, чтобы отец поинтересовался, чем он живет, поговорил, рассказал о себе! После ухода из жизни дедушки он особенно страдал из-за дефицита мужского внимания. По большому счету, ему так и не удалось испытать отцовской любви — ни в детстве, ни позже, когда, получив золотую медаль, блестяще сдал вступительные экзамены, без всякой помощи поступил в мединститут, взял в руки скальпель.
С первого дня учебы он фанатично включился в учебный процесс: готов был днями и ночами пропадать в аудиториях, лабораториях, участвовать в научных кружках, не вылезать из больниц, где размещались кафедры мединститута. При этом не гнушался никакими поручениями: зашить мелкую рану — с удовольствием, перевязать гнойные раны, обработать пролежни — всегда готов, иссечь некротические ткани, оформить медицинскую документацию (от историй болезни до выписок и назначений) — никаких проблем. Лишь бы приблизиться к заветной мечте — встать к операционному столу вторым, третьим ассистентом, показать отцу: он тоже на что-то способен.
Преподаватели не подозревавшие, какова истинная подоплека такого рвения, искренне восхищались отпрыском профессора: целеустремленный молодой человек, наверняка талантлив, как и Сергей Николаевич. И все прочили ему большое будущее.
Стоит ли говорить, что работу над диссертацией Вадим Сергеевич начал еще в интернатуре. Правда, перед этим он собрал семейный совет и объявил, что хочет перейти на девичью фамилию матери, объяснив это желанием добиваться успехов только своим трудом, а не известностью родителя в медицинском мире. То ли взыграла гордость от копившейся на него обиды, то ли устал от отцовского равнодушия и каждодневной борьбы за то, чтобы хоть как-то привлечь к себе его внимание. Мама охнула, попыталась вразумить сына, отец же опять ограничился усмешкой.
Став Кореневым, Вадим успешно закончил интернатуру и попросился на распределении в одну из городских больниц. Работа в хирургическом отделении и без того не из легких, а поскольку в этой больнице
