начав разговаривать с Фредериком, но тому хотелось еще послушать Вальбро, и он проклинал в душе Мулине за его вмешательство, прервавшее россказни старухи. Что до Вальбро, то она и не думала замолчать и полным упрека голосом продолжала:
— Что я сделала тебе, Мулине? Разве ты можешь пожаловаться на меня? Я давно знала, что ты любишь Марго, и молчала. Бедняжка! Прежде на твоих глазах она любила Паскуаля, так же как в настоящее время любит…
— Мулине, заставь ее замолчать, пожалуйста, — вскрикнула Марго.
— Полно! Пусть болтает, кузина, она очень забавна, — молвил Фредерик Борель, прислушиваясь к последним словам.
Но силы изменили Вальбро. Она начала бормотать какие-то несвязные слова и скоро заснула.
Марго встала из-за стола и, подойдя к мужу, спросила его:
— Ты все-таки хочешь идти гулять?
— Непременно, — ответил он. — Свежий воздух мне будет очень полезен.
— В таком случае я пойду узнаю, не слишком ли холодно для тебя.
Паскуаль поблагодарил ее за внимательность, и Марго поспешно вышла, желая скорее увидеть Фурбиса.
Спрятав ружье за кучу камней, перекупщик стоял на дворе, прислонившись к воротам, и ожидал свою Марго. Он завернулся в плащ, скрестив на груди руки, надвинув на глаза шляпу, и стоял, словно статуя, без малейшего движения.
— Однако мне долго пришлось дожидаться тебя, — заметил он Марго при ее появлении.
— Это Вальбро виновата, — ответила она. — Она просто не помнит себя — чуть было не раскрыла все моему мужу.
— Негодная! — вскрикнул Фурбис. — А все это проклятое вино! Да ведь и пила, кажется, не особенно много. Она не сказала ничего лишнего?
— Мулине заставил ее замолчать, только это и спасло нас.
Фурбис облегченно вздохнул.
— Ружье здесь, — прибавил он.
— Заряжено?
— Да. Где теперь Паскуаль?
При этих словах Марго передернуло.
— Не можешь ли ты убить его без шума? — спросила она. — Я ужасно боюсь выстрела.
— Избежать этого невозможно. Отправь сюда мужа, а сама ступай к себе в комнату. Окна твои выходят на противоположную сторону дома, ты не услышишь ничего. Между прочим, можешь заткнуть себе уши, если пожелаешь.
— Хорошо, но как ты сам спасешься?
— Ночь темна, и как только я выстрелю, тотчас же побегу в сторону Горда. Если кто меня схватит, то не уйдет живым.
— Не промахнись.
— Будь спокойна. Я положил три небольших бубенчика вместо пули. Только постарайся, чтобы он вышел сюда.
Марго приложила руку ко лбу Фурбиса. Она стояла, опустив непокрытую голову, и, несмотря на то что на дворе было довольно холодно, крупные капли пота выступили на ее лице.
— Позволь мне поцеловать тебя, это тебя ободрит, — сказала она.
Когда она ушла, Фурбис без малейшего волнения взял ружье. Действительно, ночь была очень темная, но его глаза, казалось, были созданы для темноты, а свет, падавший из окон, хорошо освещал ту часть двора, где должен был идти Паскуаль, оставляя в тени Фурбиса. Из осторожности он стал еще дальше от дороги.
В воротах, у которых он стоял, находилось небольшое отверстие на высоте роста ребенка. Фурбис вложил туда дуло ружья и, опустившись на колени, совершенно хладнокровно стал дожидаться Паскуаля. Стоя в таком положении, он видел дверь, ведущую в дом, как раз перед собой, на расстоянии нескольких метров; направо от него лежала дорога в Горд, налево тянулась воклюзская дорога. Так прошло минут пять. Наконец, дверь, ведущая во внутренние покои, отворилась, и Фурбис увидел всю внутренность комнаты, где проходил ужин. Он узнал присутствующих, и прежде всего ему бросился в глаза Мулине, который, выйдя, направился к конюшням. За ним шел Паскуаль, закутанный в теплый плащ и опираясь на палку. Фермер посмотрел на небо, покрытое облаками, вдохнул несколько глотков свежего воздуха, затем, затворив за собой дверь, сделал три шага вперед.
Фурбис дождался, пока Мулине уйдет в конюшню, и, едва тот успел скрыться, взвел курок. Подождав еще несколько секунд, он дал Паскуалю подойти совсем близко и нажал на спусковой крючок.
Глава XV
Раздался выстрел. Все три бубенчика вылетели. Паскуаль, пошатнувшись, упал навзничь и испустил раздирающий душу крик. Услыхав выстрел и затем крики, рабочие фермы с Фредериком Борелем во главе бросились к нему на помощь, в то время как Мулине, выходя из конюшен, остановился в ужасе, не имея сил дать себе отчет, что происходит перед его глазами.
— Я убит! — проговорил Паскуаль ослабевающим голосом. — Священника, скорее священника…
— Доктора! — крикнул Фредерик.
— Пьер, бери лошадь и скачи скорее в деревню, — прибавил Мулине, обращаясь к одному из работников.
Между тем Фредерик и Мулине при помощи нескольких рабочих подняли Паскуаля, лежавшего без малейшего движения, и отнесли в его комнату. Когда его положили на постель, Фредерик, не желая огорчать Марго видом ее окровавленного мужа, послал к ней нескольких женщин, которым поручил удержать ее в комнате. Но предосторожность эта была излишней. Запершись в своей комнате, Марго не слышала выстрела. Только по крику, поднявшемуся на ферме, она догадалась, что преступление совершилось. Ее застали полулежащей, лицом вниз, и казалось, она плакала или была убита горем. Но если бы кто мог видеть ее лицо в эту минуту, то не заметил бы на нем ни единой слезы. Глаза ее были сухи. Она не проговорила ни слова. Она думала только о том, был ли Фурбис вне опасности и не убьют ли все эти волнения ее ребенка.
Среди смятения, поднятого этим происшествием, за столом осталась лишь спящая Вальбро. Шум разбудил ее. Старуха не совсем еще протрезвела. Она слышала голоса на дворе, на лестнице и в комнатах над ней. Наконец, она все припомнила, и на губах ее показалась злорадная улыбка.
Прошло несколько минут. Она встала и пошла в комнату, где лежал Паскуаль.
— Он уже умер? — тихо спросила она.
— Нет, но ему не становится лучше.
— Вот несчастье-то!
— Это ужасно, — сказал кто-то. — Спрашивается, кто бы мог выстрелить? Паскуаль был в таких хороших отношениях со всеми.
— Все выяснится рано или поздно, — заметила Вальбро, грустно опуская голову.
Затем она вышла, спеша поскорее увидеть Фурбиса, чтобы сообщить ему о полном успехе его дела.
Было около десяти часов. Как мы уже упомянули выше, Вальбро еще находилась под действием винных паров, и по этой причине она, вместо того чтобы идти направо в Горд, пошла налево и только через три четверти часа заметила свою ошибку. Погруженная в свои мысли, она не видела и не слышала ничего вокруг себя. Эта достойная презрения старуха была совершенно спокойна, она даже испытывала удовольствие, что стала участницей преступления. Несмотря на то что Паскуаль оказывал ей немало благодеяний в течение своей жизни, на то, что три года тому назад она была предана ему, когда, увлеченный безумной страстью, он совершил единственный заслуживающий упрека поступок, эта женщина
