Дело в том, что инкассатора ограбил я!
– Он ограбил, а меня таскают! – встрепенулся верзила.
– Как это вы ограбили? – растерялся прокурор. – В своем ли вы уме, Николай Сергеевич? Что за чушь вы несете!
– А грабить, как я убедился на собственном опыте, очень легко! – гнул свою прямую линию Мячиков. – Суздалева выходила из булочной, я вырвал у нее мешок и побежал. В меня стреляли, но не попали, за мной гнались на автомобиле, но догнать не смогли!
– На него это похоже! – неожиданно вставил верзила. – Он и на меня с пистолетом лез!
– Я хотел отнять у него деньги, – не стал отпираться Мячиков, – которые он отнял у меня!
– Что здесь происходит? – изнемогая, спросил Федяев и бережно погладил распухшую щеку.
– Опять бандитская пуля? – сочувственно спросил Мячиков.
– На этот раз – флюс. Зуб болел, а я его все не лечил, и вот...
– Дорогой Федор Федорович! – мягко сказал Мячиков. – Это зубная боль мешает вам понять... Выслушайте внимательно. Вы отправляете меня на пенсию, чтобы устроить на мое место Проскудина. И тогда я граблю инкассатора, чтобы найти похищенные деньги и благодаря своей прекрасной работе остаться на службе. Это же все элементарно. Только вот он, – Мячиков показал на верзилу, – отнял у меня деньги и все испортил!
– Не я у него, а он у меня отнял последний рубль! – возмутился задержанный.
– На тебе твой рубль! – закричал Мячиков. – Ты лучше скажи, куда девал мешок с деньгами?
Верзила взял рубль, спрятал в карман и ехидно спросил:
– А вы что, деньги мешками зарабатываете?
– Пожалейте меня! – взмолился Федяев, а верзила, уловив ситуацию, стукнул кулаком по столу:
– Отпустите меня, наконец!
– Федор Федорович, – запричитал Мячиков, – поймите, я ограбил Анну Павловну, когда она выходила из булочной...
– Пошли вон! Оба! – взревел несчастный прокурор.
– Что вы делаете, Федор Федорович! – ахнул Мячиков. – Вы отпускаете опасного преступника!
– Что тут у вас творится! – загремел верзила. – Сами грабят, а порядочных людей ни за что ни про что хватают на улице!
– Извини, пожалуйста, – сказал Федяев. – С кем не бывает!
– Пораспускались! Я жаловаться буду! – возмущенно крикнул верзила и покинул кабинет прокурора, сдерживаясь, чтобы не побежать.
Николай Сергеевич молчал.
Известно, что доказывать правду труднее, чем ложь. Правда часто выглядит неправдоподобно, тогда как ложь легко маскируется под правду. Правда скромна и не хвастлива, ей достаточно сознания того, что она – правда. Именно поэтому она нередко проигрывает схватку с ложью, которая носит модные одежды, произносит хорошие слова и все время кричит, что именно она – правда!
Оттого что Мячиков не смог доказать прокурору свою правоту и тот отпустил бандита, Николаю Сергеевичу хотелось лечь и уснуть навсегда, не выходя из кабинета. Он закрыл глаза и стал ждать конца. Но как-то не умиралось.
Федяев тоже не произносил ни слова. Он жалел Мячикова, который на старости лет свихнулся, а ведь какой был славный человек.
Когда Николай Сергеевич понял, что жизнь еще не кончилась и надо терпеть дальше, он нехотя открыл глаза и полез в карман за деньгами.
– Здесь недостающие восемьсот рублей!
– Я догадываюсь, – грустно улыбнулся Федяев. – Вам очень хочется остаться на работе, и поэтому вы вносите собственные деньги!
– Это не мои, честное слово! – Николай Сергеевич не лгал. Это были деньги Воробьева.
– Хорошо, не ваши... Но все-таки, не сдавайте их в банк!
– Значит, вопрос о моем уходе решен и я зря старался? – Мячиков еще больше постарел, что в его годы сделать было не так-то просто.
Федяев сочувственно кивнул:
– Николай Сергеевич, мне очень не хочется расставаться с вами, но если бы вы были на моем месте, то поступили бы так же.
– Нет, я так бы не поступил! – быстро сказал Мячиков.
– Это вам кажется. Простите меня, Николай Сергеевич!
И тогда Мячиков заговорил как человек, которому больше нечего терять:
– Вы мне все время не верите, Федор Федорович! А ведь это правда, что я ограбил инкассатора. Но это далеко не все. Грабеж инкассатора – детские игрушки. До этого я украл из музея картину Рембрандта, чтобы самому найти ее и таким образом укрепить свой авторитет следователя. Но в музее даже не заметили пропажи, и мне пришлось повесить картину на место! Я прошу вас завести на меня уголовное дело!
Федяев твердо помнил, что спорить с сумасшедшими бесполезно:
– Дорогой Николай Сергеевич! Украсть картину Рембрандта, а потом еще ограбить инкассатора – работа невероятной сложности. Вы переутомились. Грабежи подорвали ваше здоровье. Вам следует отдохнуть.
– Конечно, – горько усмехнулся Мячиков. – Когда человек говорит правду, ему не верят! Но я стар, и я устал врать! Арестуйте меня!
Федяев не знал, как себя вести:
– Николай Сергеевич, мы достанем вам путевку в хороший санаторий!
Николай Сергеевич сказал с обидой:
– Ничего! Я найду на вас управу!
В это мгновение счастливая мысль осенила Николая Сергеевича, и он, положив восемьсот рублей на прокурорский стол, решительно двинулся к выходу:
– Деньги в банк сдадите сами!
Хлопнув дверью федяевского кабинета, Мячиков величаво миновал приемную, спустился вниз и окликнул дежурного милиционера, который, как обычно, читал Сименона:
– Петя! У тебя ключи от арестантской комнаты?
– У меня.
– Открой мне ее.
В прокуратуре имелась специальная комната, где содержались арестованные, которых привозили на допрос.
Милиционер отпер дверь. Николай Сергеевич вошел, хозяйски огляделся, сел на стул и приказал:
– А теперь, Петя, запри меня здесь!
– Зачем? – с любопытством спросил милиционер.
– Я арестован!
– За что это вас? – засмеялся милиционер.
– За грабеж! – кротко признался Мячиков.
– А где постановление об аресте? – продолжая улыбаться, спросил Петя, уверенный, что следователь шутит.
– Сейчас я его выпишу! – Мячиков расстегнул портфель, достал из него бланк и принялся заполнять.
Увидев, что Николай Сергеевич на самом деле вписывает в бланк свою фамилию, милиционер перепугался и побежал за Федяевым. Он влетел в кабинет начальника и с порога отрапортовал:
– Разрешите доложить, товарищ прокурор! Следователь Мячиков арестовал сам себя!
Глава двадцатая
