Дядюшка Наполеон перебил его:
– Ханум, пусть уж сегодня Дустали переночует у меня, а завтра поговорим.
Азиз ос-Салтане собралась было запротестовать, как вдруг в ворота снова постучали. Потом раздался голос Гамар, толстой и придурковатой дочери Азиз ос-Салтане:
– Маменька моя здесь?
Войдя в сад и увидев свою мать и Дустали-хана, Гамар глупо захихикала:
– Ну как, маменька, отрезали вы папе Дустали его бутончик?
Азиз ос-Салтане сердито прикрикнула на нее:
– Гамар! Как тебе не стыдно!
Дустали-хан, увидев падчерицу, завопил:
– Когда эта ведьма гналась за мной с ножом, ее дочечка кричала: «Отрежь, маменька, отрежь!..» Девицу эту тоже надо в тюрьму упечь!
Все зашумели, пытаясь утихомирить супругов. А Гамар, звонко хохоча, спросила мать:
– Неужто не отрезали?
Заливаясь смехом, Асадолла-мирза заговорил с Гамар, как с маленькой:
– Ты ж наша умница!.. А если твой муж будет плохо себя вести, ты ему отрежешь?
– Конечно, отрежу.
– Под корень?
– Под корень!
– Ни кусочка не оставишь?
– Ни кусочка!
Громовым голосом Азиз ос-Салтане заорала:
– Ни стыда, ни совести! Учит ребенка бог знает чему, а она это завтра при женихе своем повторит!.. Господи, боже ты мой! Да чтоб я сто лет без родни на свете жила! Вы кто, родственники или гадюки ядовитые?!
Но Асадолла-мирза не такой был человек, чтобы сдаться без боя.
– Моменто, моменто! Погодите, ханум. Если вы не одобряете взгляды вашей дочери, почему же сами собирались обкорнать несчастного сиротку?! Если б он вовремя не опомнился, был бы сейчас святейшим евнухом!
– Ишь ты, куда повернул! Князь голозадый!.. Что я, по-твоему, не могу собственным мужем распоряжаться?! Да тебе-то что? Может, ты начальник полиции?..
Асадолла-мирза тоже начинал терять самообладание. Перекрывая шум, поднятый родственниками, старавшимися положить конец ссоре, он крикнул:
– Моменто, моменто!.. Мне вообще на все это наплевать! Провались он вместе со своим уважаемым фрагментом!..
Никто никогда не слышал, чтобы Асадолла-мирза так кричал, и от неожиданности все притихли. Но Асадолла-мирза, не в силах совладать со своей озорной натурой, воспользовался общим молчанием. Достав из кармана миниатюрный перочинный нож, он открыл его и уже гораздо спокойнее сказал:
– Прошу вас, ханум, в следующий раз возьмите этот ножичек, потому что кухонным там делать нечего!
Гамар залилась идиотским смехом. Азиз ос-Салтане, трясясь от злости, завизжала:
– Дура я, дура, что стою тут и еще разговариваю с этим охальником, с рожей этой бесстыжей!.. Пошли отсюда, деточка! – и, схватив Гамар за руку, потащила дочку к воротам.
Гамар, плетясь за матерью, сквозь хохот повторяла:
– Жалко, маменька, что так и не отрезали. Вот смеху было бы!..
Покачав головой, Маш-Касем сказал:
– Ей – богу, зачем врать?! Да я б на этой Гамар-ханум и за миллион не женился!.. Господи, спаси и помилуй ее будущего мужа!
Дядюшка из-за того, что его план сорвался, и моего отца опозорить не удалось, пребывал в подавленном настроении. Сидевшие вокруг ожидали его решения. Шамсали-мирза, все это время молчавший, поднялся со стула и заявил:
– В общем, только время зря потеряли, а результатов – никаких. Следствие и допрос в подобной обстановке бессмысленны. С вашего разрешения я откланяюсь. Асадолла, пошли!
Асадолла-мирза, которому явно не хотелось уходить, встал и, прощаясь, сказал:
– Ну, я пошел… Надеюсь, господь услышал наше сегодняшнее роузэ… Дай бог, Дустали-хан будет сегодня спать спокойно и не увидит во сне ни львов, ни других страшных зверей. И дай бог, чтобы все пять его конечностей вечно пребывали в целости и сохранности. Аминь!
Шамсали-мирза и Асадолла-мирза вышли за ворота, дядюшка Наполеон тоже направился к дому.
– Вставай, Дустали! Подымайся! Сегодня у меня ночевать останешься. До утра мы с тобой что-нибудь придумаем.
