Опять пришел главный начальник с глазами борзой и весьма неохотно свидание разрешил. Мать была в совершенном исступлении.
— Вы преступники, вы просто негодяи! — кричала она. — Даже здесь, в самолете, вы все еще издеваетесь. Мало вам было издеваться над ним столько лет!
— Нина Ивановна, ну, успокойтесь, — недовольно морщился начальник.
Все эти годы мать вела с властями отчаянную войну — заваливала протестами, посылала открытые письма на Запад, словом, не давала дохнуть. Под конец она фактически делала все то, что когда-то делал я, и мне можно было спокойно сидеть в тюрьме.
Только тут, от нее, я и узнал о том, что меня обменяли. Странная, беспрецедентная сделка! В истории случалось, что две враждующие страны обменивали пойманных шпионов или военнопленных, но чтобы менять собственных граждан — такого я не припомню.
Что ж, двумя политзаключенными в мире стало меньше. Забавно, что советский режим оказывался приравненным в глазах мира к режиму Пиночета — в этом был символ времени, ну а наручники — их криком не снимешь, как нельзя достигнуть свободы насилием: сколько в наручниках ни дергайся, они только еще больше затянутся.
Впрочем, разве это они, эти трусливые чиновники, наручники нам надевают? Мы просто не научились еще без них жить, не понимаем, что никаких наручников давно уже не существует.
Я пристально гляжу в собачьи глаза этого начальника, и он их тут же отводит: собаки и чекисты не выносят прямого взгляда — это я проверял много раз. Чего он больше всего на свете боится? Своего начальника повыше рангом.
— А почему, собственно, вы везете меня в наручниках?
— Ну, хорошо, я вам скажу, — ерзает он, глядя в сторону. — Вы еще заключенный.
— Ах, вот в чем дело! Ну а что вы будете делать, когда мы советскую границу пересечем? Это должно быть минут через 20 — над Австрией, например, я тоже заключенный?
Он не знает, что ответить, и беспокоит его не истина, не международное право, а выговор от начальника, поэтому идет в кабину связываться с Москвой — получать инструкции.
— Снимите с него наручники, — говорит он, вернувшись. И мне: — Только, пожалуйста, ведите себя правильно.
Что он хочет сказать? Чтобы я не пытался выпрыгнуть из самолета?
Наконец-то можно размять руки, как следует закурить. Так-то лучше, а чекист, снявший наручники, назидательно замечает:
— Наручники-то, между прочим, американские. — И показывает мне клеймо.
Будто я и без него не знал, что Запад чуть не с самого начала этой власти наручники нам поставляет — в прямом и переносном смысле. Он что думал — разочарует меня?
Иллюзий относительно Запада я не питал никогда. Сотни отчаянных петиций, адресованных, например, в ООН, ни разу не имели ответа — разве уже одно это не показательно? Даже из советских инстанций приходит ответ — хоть бессмысленный, но приходит, а тут — как в колодец, а так называемая «политика разрядки», Хельсинкские соглашения? Мы-то во Владимире сразу, на своей шкуре, почувствовали, кто от них выиграл.
Не первый день на наших костях строят «дружеские отношения» с Советским Союзом, но омерзительнее всего то, что Запад всегда пытался всякими заумными теориями и доктринами себя оправдать. Точно так же, как советский человек создал бесчисленное множество самооправданий, чтобы облегчить себе соучастие в тотальном насилии, так и Запад успокаивает свою совесть, и иногда самооправдания эти одни и те же, но насилие безжалостно мстит тем, кто его поддерживает, и те, кто думает, что граница свободы и несвободы совпадает с государственной границей СССР, жестоко ошибаются.
Когда сняли наручники, главный чекист сообщил: «Теперь я могу официально вам объявить, что с территории СССР вы выдворяетесь».
— Ура!
— «Это все?» — я спросил. Он: «Да». — «А гражданство?». — «Гражданства вы не лишаетесь — вам будет выдан паспорт для проживания за границей, действительный на пять лет».
— Советский?
— Естественно, что они и сделали. «Ну, а срок? — я продолжил. — У меня же еще шесть лет». — «Ваш срок остается в силе». Я опешил: «Позвольте, это уже совсем смешно становится. Что происходит? Вы мне устраиваете побег из тюрьмы? Так получается?».
— Досидеть не даете!
— Он криво так усмехнулся: «Думайте как хотите — я выполняю распоряжение руководства».
— Прилетели вы в Цюрих...
— Сели на аэродроме, подкатил самолет «Люфтганзы», который привез Корвалана. Швейцарцы для гарантии безопасности окружили оба борта войсками, и вы бы видели разочарование этих чекистов.
— Они хотели выйти в Швейцарии погулять, да?
— Естественно, в Duty free женам колготки купить. Один посмотрел с тоской в иллюминатор: «Да, сходили в аэропорт»
Снова пришел начальник:
— Мы пересекли советскую границу, и я должен объявить вам официально, что вы выдворены с территории СССР.
— У вас есть какой-нибудь указ, постановление?
— Нет, ничего нет.
— А как же мой приговор? Он отменен?
— Нет, остается в силе.
— Что ж я — вроде как заключенный на каникулах, в отпуске?
— Вроде того. — Он криво усмехнулся. — Вы получите советский паспорт сроком на пять лет. Гражданства вы не лишаетесь.
Странное решение, наперекор всем советским законам, и после этого они требуют, чтобы их принимали всерьез. Ни посадить по закону не могут, ни освободить — веселое государство, не соскучишься.
Самолет шел на снижение, и чекисты с любопытством поглядывали на Швейцарию.
— Лесов-то поменьше, чем у нас.
— А участков сколько, гляди! Это ведь все частники.
— У них тут у каждого свой дом, участок.
Хорошо, когда в мире есть заграница и, воротясь из служебной командировки, можно привезти жене заграничную тряпку — это ли не высшее благо?
Чем ближе к этой загранице мы были, тем заметнее они менялись: таяла чекистская
