Щуквол подходил к двери бесшумно, сестры не могли знать о времени его визита, дверь хоть и проскрипела, но открылась очень быстро, – однако они стояли перед дверью, словно давно ожидали его прихода. Их лица были белы как сало. Сестры казались сделанными из воска или из алебастра; они стояли совершенно неподвижно. Их глаза на первый взгляд казались устремленными прямо на Щуквола, их рты были слегка приоткрыты, словно они ожидали, что в рот им положат нечто съестное.
В их, словно остекленевших, глазах при появлении Щуквола не возникло никакого выражения. В четырех зрачках, как в крошечных выпуклых зеркалах, стояли очень четкие крошечные отражения молодого человека, казавшиеся нарисованным волоском или хоботком пчелы. И когда Щуквол невольно вздрогнул, его микроскопические отражения поступили так же. Но сестры не совершили ни малейшего движения, казалось они ничего перед собой не видели, что они мертвы и стоят вертикально лишь благодаря какому-то чуду.
И Щуквол тут же понял, что его отношения с сестрами будут совсем иными, чем раньше. До сих пор они были глиной в его руках, а теперь вдруг превратились в неподатливый камень.
И тут в их глазах произошла какая-то перемена. Отражения Щуквола исчезли из них и сменились отражениями топора. Их взгляды переместились с Щуквола на нечто, расположенное у него прямо над головой. Они не закинули головы, но глаза слегка переместились и заполнились поблескивающими белками. Никакого иного движения сестры, стоявшие очень близко друг к другу, не совершили.
Сколь ни незначительно было это движение глаз, Щуквол его заметил. Переборов страх того, что, стоит ему отвести от сестер взгляд, он попадет в какой-то капкан, Щуквол поднял голову и увидел прямо у себя над головой большой топор, подвешенный в сложной системе веревок и шнурков, казавшейся паутиной, покрывающей верхнюю затененную часть высокой двери. Топор холодно и страшно поблескивал обнаженной сталью.
Щуквол сделал мгновенный прыжок назад и немедленно захлопнул дверь. Когда он поворачивал ключ в замке, он услышал глухой, тяжелый удар – это топор рухнул на то место, где он только что стоял.
Глава тридцать восьмая
Щуквол возвращался в обитаемые части Замка быстро и целенаправленно. Бледное солнце висело шаром желтой пыльцы в пустом выцветшем небе. Тень Щуквола бежала по камням, распластываясь по плитам дворов или вытягиваясь по бледно освещенным стенам. Тень Щуквола казалась такой же живой и целеустремленной, как и тело, которое ее отбрасывало. Лицо Щуквола было очень выразительно: бледное, глаза красные с непроницаемым взглядом, губы поджаты. Щуквол спешил. Его ждало неотложное дело.
Солнце заволокло тучами, и тень Щуквола исчезла. Щуквол, бегущий по коридорам, переходам, дворам, спускавшийся и поднимавшийся по гниющим ступеням, теперь сам казался зловещей тенью. Отчего этот стройный человек с уверенными, точными движениями вызывал такое чувство присутствия зла?
Солнце на некоторое время выглянуло снова, и опять по стенам побежала зловещая тень. Тени человеческих существ, выглядящих более страшно или гротескно, чем Щуквол, и то выглядели бы значительно менее угрожающе. Щуквол, слегка сутулясь и вытянув голову вперед, не сбавлял шагу. Когда он в очередной раз проходил открытое пространство, солнце окончательно прикрыла туча, заполнившая полнеба.
Почти тут же пошел дождь, и стало значительно темнее. Огромные массы облаков, волочившиеся по небу как грязное белье, мчались на север. Когда многослойные тучи быстро затянули все небо, с которого так недавно светило солнце, произошло нечто странное.
Невиданная в дневное время тьма опустилась на Горменгаст. Щуквол видел, как по сторонам там и сям стали зажигаться окна. Разобрать, что творилось в почерневшем небе, уже не было никакой возможности, но ясно было, что новые порции плотных и насыщенных влагой облаков вываливались из-за горизонта, заковывая небеса в непроницаемые низко висящие облачные слои.
Шум дождя, обрушившегося на крыши, становился все более громким. Вода шипела и бурлила в водостоках, щелях между камнями и в тысячах выбоин, за много столетий выеденных в камне дождями и ветрами. Наступление небесного облачного воинства было столь быстрым, что Щукволу не удалось избежать первых ударов дождя, но он обрушивался на его голову и плечи всего несколько кратких мгновений – Щуквол в неожиданно опустившейся кромешной тьме бросился бежать по направлению к ближайшему засветившемуся окну и оказался в той части Замка, которая ему была уже очень хорошо знакома. Отсюда он мог проделать дальнейший путь, не выходя на открытые участки.
Темнота, столь неожиданно объявшая Замок, казалась давящей и удушающей. Проходя по уже освещенным коридорам, он видел, как тут и там собирались группы людей, всматривающихся в преждевременную ночь. На их лицах было написано выражение удивления и даже страха. Странная прихоть природы, словно черными повязками, укрыла солнце, уже клонившееся к западу, и наполнила атмосферу удушающим напряжением, которое казалось порождением отнюдь не только материальных причин.
Для того чтобы рассеять неожиданно опустившуюся темноту, были зажжены все имеющиеся фонари, светильники, свечи и лампы и использованы все возможные импровизированные отражатели света – стеклянные, жестяные, золотые подносы и тарелки и даже медная посуда, которую тщательно начистили.
Бесчисленные свечи плакали горячими восковыми слезами; их пламя, как крошечные флажки, подрагивало в потоках воздуха, непредсказуемо менявших направление. Тысячи фонарей и ламп как с обнаженными фитилями, так и прикрытые цветными или прозрачными стеклами, горели желтым, фиолетовым, травянисто-зеленым, кроваво-красным и даже сероватым светом. Горменгаст изнутри засиял красками рая – или ада. Эти краски были райскими или адскими в зависимости лишь от того, кто воспринимал их. Один видел адские огни; другой – сияние небесного Иерусалима; третий – радужное сияние перьев серафимов; четвертый – поблескивание чешуи сатаны.
Щуквол, быстро двигавшийся в этом световом калейдоскопе, слышал, как дождь все набирает силу. Он добрался до своего рода перешейка между двумя большими частями внутренних помещений – коридора с аркадой по обеим сторонам и круглыми окнами, сквозь которые была видна внешняя тьма. В трех местах этой крытой и весьма длинной аркады на более или менее равномерных промежутках располагались источники света… Первым из них была очень большая позеленевшая от времени медная лампа с огромным фитилем, толщиной в язык овцы, плавающим в масле. Над фитилем было установлено стеклянное покрытие невероятно уродливой формы, но цвет стекла был поистине великолепен. Сказать, что он был голубовато- фиолетовый – это еще ничего не сказать, ибо как передать словами глубину и богатство этого цвета и ту подводную атмосферу, которая возникала вокруг лампы благодаря этому стеклу?
Два других светильника – один с мрачным красно-фиолетовым, а другой с айсбергово-зеленым стеклом – создавали вокруг себя свою собственную атмосферу, не менее театральную, чем первый. Круглые и, как ни странно, застекленные окна вовсе не казались просто черными дырами в стене. С внешней стороны по этим ничего не выражающим стеклянным глазницам стекали струи дождя, которые, казалось, не двигались, а застыли как струны, натянутые поперек черных кругов, в зависимости от того, свет какой лампы на них
