– Schprechen Sie russisch?
– Конечно… – неожиданно для самого себя ответил Павел. – Я вообще-то и есть русский…
– Gut… Тьфу! Хорошо. Отойдите в сторону…
– Товарищ лейтенант, – подбежал к орденоносцу какой-то усатый солдат. Тоже… Не такой, как те клоуны… Вон… И с приклада лак вытерт… – Перекрыли мы подходы…
«Лейтенант» что-то ответил, но Павел услышать не успел. С невероятным грохотом и лязганием на площадь вползали танки.
Древние танки.
Таких не то что не делают, такие уже и не ездят… Только в кино… Да, да… Именно такие входили в Берлин в оскароносном «Утомленные солнцем-четыре». Там еще от «дружественного огня» американских «Шерманов» целый полк таких сгорел… Или дивизия? Только красных парусов не хватает…
Да что же это…
На площади завизжали, заорали, раздалась очередь из пулемета.
Но вновь прибывшие красноармейцы – флэшмоберами их у Паши не то что язык, мозг отказывался почему-то называть. И только пальцы профессионально-бессознательно щелкали затвором фотоаппарата, снимая происходящее.
А снимать было что.
С вновь прибывших грузовиков спрыгивали солдаты с длинными винтовками, только настоящими, не как у тех… Паша чувствовал – не понимал, а именно чувствовал – они настоящие! Танки, повинуясь флажкам одетого в черный комбинезон какого-то солдата, перекрыли улицы, пропустив лишь человек двадцать на конях и в буденовках.
Конники грамотно оттеснили толпу гражданских от флэшмоберов. Выстрелы неожиданно прекратились.
Лейтенант ловко забрался на грузовик.
Толпа затихла.
А где-то вдали бахнул взрыв.
И люди, почти одновременно выдохнув, сели на корточки.
Лейтенант усмехнулся.
– Товарищи львовяне! – крикнул он и поперхнулся. Кашлянул несколько раз. Потом глотнул из запыленной фляги.
«Это не пиар…» – мелькнула мысль в голове журналиста. «До такого даже пиарщики не додумаются…»
– Товарищи львовяне! Советская власть вернулась!
Он замолчал, ожидая реакции от толпы. Но толпа почему-то молчала.
– Вернулась она раз и навсегда. Львов никогда не будет немецким, польским или еще каким! С этого момента власть переходит в руки Совета рабочих и крестьянских депутатов!
– Яких-яких? – переспросил кто-то из пьяных флэшмоберов, плотно прижатых бойцами к стене дома. Прямо под их транспарантом.
– Рабочих и крестьянских, – повторил лейтенант. – Прошу вас сейчас разойтись по домам и не выходить до наведения порядка в городе. Красной армией ведутся бои с польскими частями. Мы не хотим причинить вред мирному населению и надеемся прекратить огонь в течение двадцати четырех часов.
Потом он что-то неразборчиво сказал тому усатому солдату, и тот, придерживая винтовку, побежал, расталкивая мощными плечами людей.
– Выход будет идти через контрольно-пропускной пункт на улице Русской. Все понятно? Идти по улице Русской!
– А нам в другую сторону! – крикнул кто-то из толпы.
– Ничего… Потерпите… – ухмыльнулся лейтенант. – И хотелось бы предупредить: в городе действуют банды провокаторов, типа этих.
Он небрежно кивнул на флэшмоберов.
– Граждане! Будьте бдительны!
Потом он спрыгнул с грузовика и жестом подозвал к себе совершенно ошалевшего Павла.
– Со мной пойдешь, – тоном, с которым соглашаются, сказал лейтенант.
Они подошли к маленькой кучке задержанных клоунов.
– Значит, так… За контрреволюционную агитацию, по статье пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь семь, вы передаетесь под юрисдикцию органов НКВД.
Лейтенант покосился на транспарант.
– Какая контрреволюционная агитация? Вы что? – выкрикнул кто-то из группы «лжекрасноармейцев». Павел отметил, что крикнули на совершенно чистом русском языке.
– Дискредитация образа красноармейца, нарушение общественного порядка, распитие спиртных напитков, ношение огнестрельного оружия… – парировал лейтенант.
– Это макеты… – всхлипнул тот же голос.
– А с этим органы разберутся. Сержант! По грузовикам их! А вы, девицы, стоять!
Бойцы оттеснили штыками трех девиц в ночнушках.
– Проститутки?
– Студентки мы… – пискнула самая смелая из девок, судорожно прикрывая полураспахнутое декольте.
– Проститутки вы. Кто ж еще в ночном белье будет на людях днем расхаживать. Сколько заплатили? – в ледяном взгляде лейтенанта не было ничего мужского, похотливого.
– Сто гривен… За акцию…
– Дешевки… – Лейтенант дернул щекой и сплюнул под босые ноги девок. – Сержант. Этих в отдельную машину. И смотри там!
– Да на кой они нам, лядящие! – скривился сержант. – Через них поди полгорода прошло… Тьфу!
И, вполне искренне, сплюнул тоже.
– Стой! Этого… В погонах сюда давай!
Два рядовых подтащили под руки единственного из ряженых, который был в погонах.
– Поляк? – сердито спросил лейтенант.
– Да что вы! Укр… Русский я!
– Белогвардеец, что ли?
– Эээ… Я…
– В золотых погонах-то почему?
– Какую уж форму выдали в театре… – виновато пожал «золотопогонными» плечами пацан.
– В театре… – хмыкнул лейтенант. – Лицедеи… Ладно, тащите его.
– Подождите… господин… товарищ… А что мне будет? – отчаянно закричал зайцем пацан, которого потащили солдаты.
– Социальная справедливость тебе будет, – буркнул себе под нос лейтенант и тут же забыл про ряженого.
А потом лейтенант повернулся к Павлу:
– Откуда?
– Из Питера. Эээ… Санкт-Петербурга. Журналист я.
– Из Ленинграда, что ли?
– Да. То есть, так точно!
– Лети домой, репортер! – отвернулся лейтенант.
– Подождите, – схватил его за руку Павел. – А с этими что будет?
Он показал на зареванных флэшмобовцев, которых, подталкивая штыками и прикладами, красноармейцы сажали в полуторки.
– Там разберутся, – посмотрел на него лейтенант и неожиданно улыбнулся. Хорошо так, открыто улыбнулся. – Отработают где-нибудь на лесоповалах лет по пять и заново жить начнут. Подумаешь… Еще спасибо скажут. Знали бы они, что тут через пару лет начнется…
– А что?
