Макс беспрестанно плакал. Николас не понимал, как Пейдж удается безропотно выносить этот громкий визг над своим ухом. А она уже как будто его и не замечала. Впрочем, в последнее время она вообще почти ничего не замечала. Прошлой ночью Николас обнаружил ее в детской. Она стояла в полной темноте и смотрела на барахтающегося в кроватке Макса. Николас замер у двери. При виде жены и сына у него к горлу почему-то подступил комок, который ему никак не удавалось сглотнуть. Он неслышно подошел к Пейдж и коснулся ее плеча. Она обернулась, и Николас едва не отшатнулся, пораженный выражением ее глаз. В них не было нежности, любви или заботы. В ее взгляде застыл вопрос, как будто ей не удавалось понять, что Макс вообще тут делает.
Николас провел в стенах больницы двадцать часов подряд и теперь едва держался на ногах. По дороге домой он снова и снова представлял себе три вещи: массажный душ, тарелку горячих феттуччине и кровать. Но, выйдя из машины, даже сквозь плотно закрытые окна и двери он услышал истошные вопли своего сына. Этого хватило, чтобы остатки сил покинули его. Он нехотя поднялся на крыльцо.
Пейдж стояла посередине кухни. Одной рукой она удерживала на плече Макса, в другой держала соску, а ухом прижимала к плечу телефонную трубку.
— Нет, вы меня не поняли, — говорила она. — Я не хочу, чтобы вы ежедневно приносили нам «Глоуб». Для нас это слишком дорого.
Николас неслышно подошел сзади и снял младенца с ее плеча. Она не видела мужа, но отдала свое дитя без малейшего сопротивления. Макс икнул и срыгнул Николасу на рубашку.
Пейдж повесила трубку. Она обернулась к Николасу, глядя на него с таким восхищением, как будто он был сделан из цельного слитка золота. Сама она все еще была одета в ночную рубашку.
— Спасибо, — прошептала она.
Николас отлично знал клиническую картину и причины послеродовой депрессии. Он попытался вспомнить, какой курс лечения считается самым эффективным. Он знал, что состояние его жены объясняется гормональными сдвигами, но решил, что моральная поддержка ей не повредит, а только поможет скорее прийти в себя.
— Понятия не имею, как тебе это удается, — улыбнувшись, сказал он.
Она опустила глаза.
— Ничего мне не удается, — пробормотала она. — Он все время кричит. Он никогда не наедается, а я так устала. Я просто не знаю, что делать.
Ее слова как будто послужили для Макса сигналом, и он снова заорал. Пейдж выпрямилась. По промелькнувшему в ее глазах отчаянию Николас понял, что она держится из последних сил. Она натянуто улыбнулась и, перекрикивая вопли Макса, спросила:
— А как прошел твой день?
Николас огляделся. На обеденном столе громоздились подарки Максу от его коллег. Некоторые из них еще даже не были распакованы. На полу валялись ленты и бумага. Возле раковины стояли грязный молокоотсос и открытый стаканчик с йогуртом. Грязные стаканы подпирали три книги по уходу за ребенком, открытые на главах: «Плач» и «Первые недели». В детском манеже лежала кипа рубашек, которые Николас просил Пейдж отвезти в прачечную. Он покосился на жену. О феттуччине можно забыть.
— Послушай, почему бы тебе не прилечь на часок-другой? — предложил он. — А я пока присмотрю за ребенком.
Пейдж обессиленно прислонилась к стене.
— Ты это серьезно? — прошептала она.
Николас кивнул, свободной рукой подталкивая ее в направлении спальни.
— Что с ним надо делать? — поинтересовался он.
Пейдж замерла на пороге кухни. Она медленно обернулась, подняла брови и вдруг откинула голову назад и расхохоталась.
Через два дня после рождения Макса Фогерти вызвал Николаса к себе в кабинет. Он протянул ему подарок, который выбрала для Макса Джоан, — детский монитор. Николас, несмотря на всю смехотворность этой штуковины, поблагодарил шефа. Но откуда было Фогерти знать, что в крохотном доме Николаса и Пейдж просто нет места, куда бы не донеслись оглушительные крики Макса.
— Присаживайся, — пригласил Фогерти, демонстрируя непривычную любезность. — Насколько я могу судить, отдых тебе не помешает.
Николас с облегчением плюхнулся в огромное кожаное кресло и провел руками по гладким потертым подлокотникам. Фогерти прошелся по кабинету и наконец присел на угол стола.
— Я был ненамного старше тебя, Николас, когда у нас родился Александр, — заговорил он. — Но я тогда повел себя несколько безответственно. Я уже ничего не могу изменить, но тебе предоставляется возможность все сделать правильно и сразу.
— Что сделать? — уточнил Николас.
Его раздражал Фогерти и его дурацкие туманные намеки.
— Ты должен отстраниться, — сообщил ему Фогерти. — Не упускай из поля зрения тот факт, что люди за стенами твоего дома также зависят от тебя и твоей работоспособности, от твоего запаса энергии. Не позволяй себе идти на компромиссы.
Николас вышел от шефа и тут же отправился в женскую больницу навестить Пейдж и Макса. Он держал на руках сына, ощущая его нежное дыхание и пытаясь осознать тот факт, что они вместе с Пейдж создали живое и мыслящее существо. Он мысленно обозвал Фогерти ханжой и старым дураком… А потом Пейдж с Максом приехали домой, и отныне Николас спал, накрыв голову подушкой в тщетной попытке заглушить крики Макса и его громкое чмоканье. Пейдж столько раз ложилась и снова вставала к Максу, что в конце концов Николас не выдержал.
— Пейдж, я так больше не могу! — взмолился он. — У меня на семь утра назначено тройное шунтирование.
Несмотря на все предостережения Фогерти, Николас видел, что его жена находится на грани отчаяния. Он привык воспринимать ее как образчик силы и самообладания. Чтобы помочь ему окончить Гарвард, она работала на двух работах, умудряясь наскрести достаточно денег для бесконечных выплат процентов по бесконечным кредитам. Еще раньше она оставила свою прежнюю жизнь, чтобы начать все с чистого листа в Кембридже. Трудно было представить, что крохотный младенец оказался способен вывести Пейдж из равновесия.
— Отлично, приятель, — бормотал Николас, неся орущего Макса к дивану. — Ты хочешь поиграть?
Он заметил торчащую между подушками погремушку и потряс ее перед личиком сына. Макс ее как будто и не увидел. Он продолжал дрыгать ногами и размахивать крошечными красными кулачками. Николас попытался покачать его на колене. Это тоже не помогло.
— Давай попробуем что-нибудь другое, — предложил он Максу.
Дотянувшись до пульта дистанционного управления, он включил телевизор и начал листать каналы. Быстрая смена цветов, похоже, подействовала на Макса успокаивающе, и он, как сонный щенок, задремал прямо на груди Николаса.
Николас улыбнулся. Это оказалось не так уж и трудно.
Осторожно просунув одну руку под ножки Макса, а вторую под его спину, Николас встал и направился в детскую. Он бесшумно миновал закрытую дверь спальни. Если ему удастся уложить Макса, он, возможно, успеет принять душ до того, как малыш снова проснется.
Не успела голова Макса коснуться мягкого матрасика, как он издал истошный вопль.
— А, черт! — воскликнул Николас, выхватывая младенца из кроватки.
Он начал покачивать его, прижав к груди.
— Тихо, тихо, — шептал он. — Все хорошо.
Продолжая баюкать Макса, Николас подошел к пеленальному столику и принялся изучать расположение
