прокурорша на сносях, чья симпатия естественным образом будет на стороне потерявшей ребенка женщины.
– Это дело о похищении имеет чрезвычайную важность для штата Аризона, – говорит она. – И, учитывая, что подсудимый уже проявил свою неблагонадежность и может проявить ее вновь, мы считаем, что о снятии залога не может быть и речи.
Я, прокашлявшись, встаю.
– Ваша честь, мы настоятельно просим вас обдумать вопрос залога. Мой клиент ни разу не привлекался…
– Позвольте возразить, Ваша честь.
Прокурор поднимает сложенную гармошкой распечатку, и та расправляется до самого пола. С документом такой длины Эндрю Хопкинс может показаться преступником века.
– Вы могли бы и упомянуть об этом, – сквозь зубы цежу я в сторону Эндрю.
Нет ничего хуже для адвоката, чем когда прокурор выставляет его дураком. Подзащитный тогда автоматически превращается в обманщика, а ты сам – в человека, не справившегося со своими обязанностями.
– В декабре тысяча девятьсот семьдесят шестого года подсудимому выдвинули обвинение в нападении… тогда еще под именем Чарлз Эдвард Мэтьюс.
Судья ударяет молоточком о трибуну.
– Слушать больше не желаю! Если миллиона хватило, чтобы удержать подсудимого в Нью-Гэмпшире, двух должно хватить, чтобы он не сбежал из Аризоны.
Приставы тащат Эндрю прочь, цепи его кандалов звенят.
– К чему вы ведете? – спрашиваю я.
Судья поджимает губы.
– В
– Я учился на юридическом в Вермонте, – поправляю его я.
Судья лишь презрительно фыркает.
– Вермонт – это тот же Нью-Гэмпшир. Следующее дело.
Я пытаюсь поймать взгляд Эндрю, но он не оборачивается. Крис хлопает меня по плечу, чтобы подбодрить, и я наконец вспоминаю о его существовании.
– Здесь всегда так, – с сочувствием говорит он.
Когда мы выходим, я замечаю прокурора, поглощенного беседой с пожилыми супругами.
– Ты хорошо знаешь окружного прокурора?
– Эмму Вассерштайн? Достаточно хорошо. Свое потомство она, скорее всего, сожрет. Крутая дамочка. Я давно с ней не сталкивался, но сомневаюсь, что беременность смягчила ее нрав.
Я вздыхаю.
– А я надеялся, что это какая-то гигантская опухоль.
Крис ухмыляется.
– Хуже, по крайней мере, уже не будет.
В этот момент Эмма Вассерштайн разворачивается и уводит пожилую пару из зала суда. Пара эта, очень хорошо одетая, явно нервничает. Я сразу распознаю в них смятение, которое обычно охватывает не знакомых с системой правосудия людей. Мужчине около пятидесяти пяти, он смугл, нерешителен. Он обнимает жену, которая, споткнувшись, налетает прямо на меня.
–
Волосы цвета воронова крыла, веснушки, которые не скроешь под пудрой, черты ее лица… Я отступаю назад, пропуская женщину, которая одна в целом свете может быть матерью Делии.
Залы суда всегда полны звуков: скрип подошв, тихий шепот свидетелей, репетирующих речь, звон мелочи, клацанье рукоятей на торговых автоматах. А вот хлопают в ладоши здесь нечасто, хотя хороший суд – это всегда хорошее представление. Потому, услышав аплодисменты, я судорожно озираюсь в поисках источника непривычного звука.
– Не лучший твой выход, – говорит шагающий мне навстречу Фиц, – но я поставлю тебе восемь баллов из десяти дам, так сказать, гандикап: ты же после перелета.
И я уже не могу сдержать улыбки.
– Господи, как я рад увидеть хоть одно доброжелательное лицо!
– Ничего удивительного – после такого-то сражения с Медеей! А где Делия?
– Не знаю, – честно признаюсь я. – Она позвонила сказать, что Софи заболела, но я не смог с ней связаться.
– Значит, она даже не знает, что слушание уже состоялось?
– Еще десять минут назад даже
– Она тебя прикончит.
Я согласно киваю. Из кармана Фица торчит блокнот. Я тут же выхватываю его и пробегаю глазами по заметкам. Фиц явился сюда не затем, чтобы оказать нам моральную поддержку. Он пишет об этом в свою газету.
– Может, и прикончит, но только после
– Ну что же, – Фиц виновато наклоняет голову. – Будем соседями в аду.
Мы идем по коридору, и я понятия не имею, какова наша конечная цель. Не удивлюсь, если этот коридор выведет нас снова в тюрьму.
– Поезжай к ней, – советую я. – Мы живем в трейлере в Месе. Трейлер размером меньше, чем будка Греты.
– В любом случае там должно быть уютнее, чем в мотеле, на который раскошелилась моя газета. Мотель расположен в очень удобном месте – прямо возле аэропорта «Скай Харбор». Настолько близко, что каждый раз, когда там взлетает самолет, бачок сам сливает воду.
Я достаю из нагрудного кармана ручку и записываю у Фица на ладони по-прежнему чужой мне адрес.
– Скажи, что я приеду как только смогу. И попроси позвонить, чтобы я знал, как дела у Софи. И если получится сделать это ненавязчиво, будь добр, сообщи ей о слушании.
По коридору я ухожу, подгоняемый смехом Фица.
– Трус! – кричит он мне вслед.
Я оборачиваюсь с усмешкой.
– Слабак, – откликаюсь я.
Через полчаса я оказываюсь в том месте, где все начиналось в приемной тюрьмы Мэдисон-Стрит. И снова приходится спорить с той же женщиной насчет моей справки из коллегии. Мне велят ждать, пока приведут моего клиента. Вот только на этот раз его таки приводят. Эндрю дожидается, пока надсмотрщик запрет дверь в крохотную комнатушку, прежде чем взорваться.
–
Основная задача адвоката – защищать интересы клиента. Но как быть, если интересов у клиента не осталось? Как быть, если клиент усложняет и без того непростую ситуацию и просит о том, что причинит немыслимую боль женщине, за которую ты готов отдать жизнь?
– Эндрю, я вас умоляю… Я думал, одной ночи в тюрьме будет достаточно, чтобы вы передумали здесь прописаться. – Глаза его вспыхивают, но он не говорит ни слова. – И потом, по-вашему, как это воспримет Делия? – добавляю я. – Увидевшись с вами вчера вечером всего на полчаса, она уже потеряла покой.
– Но истинной причины ты не знаешь, Эрик. Она меня ненавидит. Ненавидит за то, как я с ней поступил.
Делия плакала, вернувшись домой, но я не стал спрашивать почему. Предположил, что это нормально, когда твоего любимого отца сажают в тюрьму. Я не стал спрашивать; я не мог спросить, будучи адвокатом ее отца… И, оставаясь адвокатом ее отца, я не могу посвящать Эндрю в ее соображения на этот счет.
– Это она попросила меня не признавать вину, – сознаюсь я. – Она настояла.
Эндрю поднимает глаза.
