– Я так и не смог ее разлюбить, – признаюсь я.
– Значит, вы забрали Делию не потому, что ненавидели Элизу, – заключает Эрик.
– Нет, – вздыхаю я. – Я забрал Делию, чтобы она не возненавидела Элизу.
«Бродвейские гангстеры», «Ребята с Вест-сайда», «Дуппа-Вилла», «Веджвудские пацаны», «Банда на сорок унций», «Работяги со Второй авеню», «Истсайд Финикера», «Испанцы-засранцы», «Гувер- 59», «Смуглая гордость», «Виста-Кинг Троханз», «Грейп-стрит, 103», «Ассоциация наркош», «Дрочилы», «Ревущие 60-е», «Мини-парк», «Парк-саус», «Пико Нуево», «Догтаун», «Золотые Ворота», «Преступники Маунтен-Топ». «Шоколадный город», «Клавилито Парк», «Прирожденные бандиты без башки», «Кровавые висты», «Каса Треск» В одном только Фениксе и предместьях базируется около трехсот уличных банд. В тюрьме Мэдисон-Стрит представлены далеко не все.
«Вестсайдские» заправляют Фениксом, «Кровавые» – Тусоном. Первые носят синее и пренебрежительно называют вторых жлобами. Они избегают буквосочетания УВ, потому что оно означает «убийц Вестсайдских», а также используют альтернативную орфографию для слов «куРВа», «проРВа» «РВанина» и даже «коРВалол». «Кровавые» же одеваются во все красное и для «Вестсайдских» придумали обидное прозвище «Вездезадские». Чтобы продемонстрировать свое презрение, они опускают в словах буквы «р» и «в».
«Ребята» из разных группировок, встретившись случайно на улице, попытаются убить друг друга. Но в тюрьме они объединяются против «Кровавых».
Прекратить вражду между «Вестсайдским» и «Кровавым» можно только одним способом: натравить их обоих на члена Арийского братства.
Слухи ползут по тюрьме задолго до моего выхода из изолятора. Поговаривают, что Стикс скоро вернется и захочет мести. Блу Лок уже успел стать моим лояльным сторонником. Я, очевидно, заслужил уважение в его глазах, когда взял на себя проступок их черного брата.
Вернувшись, я застаю Компактного за чтением.
– Как житуха, брательник? – Так обычно здороваются парни из черных районов. Он ждет, пока уйдет надзиратель. – Нормально там с тобой обращались?
Я застилаю свою койку.
– Ага. Мне досталась камера с джакузи и винным погребом.
– Вот блин, везет же вам, белым, – парирует он. – Эндрю, – он впервые обращается ко мне по имени, – то, что ты сделал…
Я складываю полотенце.
– Пустое.
Он встает и, превозмогая нерешительность, пожимает мне руку.
– Ты взял на себя мою вину. Это не «пустое».
Смущенный, я отдергиваю руку.
– Да ну. Забыли.
– Не забыли, – возражает Компактный. – Стикс собирается проучить тебя на спортплощадке. Уже давно это запланировал.
Я не подаю виду, как сильно напуган. Если Стикс едва не забил меня до смерти в первую ночь, что же он сотворит при должной подготовке?
– Можно вопрос? Зачем ты это сделал?
Затем, что порой, чтобы защитить себя, нужно защищать других. Затем, что, вопреки расхожим представлениям, не бывает черно-белых ситуаций. Но я лишь качаю головой, не в силах подобрать нужные слова.
Компактный наклоняется и вытаскивает из-под нижней койки полную коробку самопального оружия.
– Ага, – говорит он. – Понял.
Утром решающего дня Компактный бреет мне голову. Бреются налысо все участники побоища: так надзирателям сложнее будет разобрать, кто есть кто. После одноразовой бритвы остаются клочки волос, и выгляжу я так, будто на меня напала дикая кошка. Я завистливо кошусь на гладкий черный череп Компактного.
– Это просто предположение, – говорю я, – но мне кажется, что надсмотрщики смогут отличить меня от остальных «Вестсайдских».
На спортплощадке соберется сразу тридцать человек: десять мексиканцев, девять негров, десять белых – и я. На прошлой неделе постоянный поток покупателей позволил Компактному как следует вооружиться. Мы работали от зари до зари: дубинки из старых номеров «Нэшнл Джеографик», скрученных при помощи изоленты, которой на кухне метят диетические блюда; носки с двумя брусками мыла внутри и даже один навесной замок, втихомолку снятый с кандалов, – им тоже можно швырнуть в неприятеля. Одноразовые бритвы, которые нам выдают по утрам, мы разломили и вставили лезвия в оплавленные концы зубных щеток. Заточки мы сделали из нержавеющих зеркальных рам, обломков забора, дверных откосов и даже из туалетных ершиков – их тоже, знаете ли, можно заострить будь здоров, если не спать по ночам и иметь в распоряжении цементный пол. Ручки обмотаны обрывками простыней и полотенец и связаны белыми веревками, которыми перевязывают охапки нашего выстиранного белья. Теперь оружие не будет выскальзывать из рук, не порежешься, если дрогнет рука.
Для меня Компактный приготовил особый, экзотический предмет. Вытащив из механического карандаша стальной кончик, он вставил со стороны ластика заточенную скрепку, а со стороны грифеля – сигаретный фильтр. Дротик, вдетый в полую трубочку карандаша, войдет врагу прямо в глаз – правда, если стрелять с небольшого расстояния.
На построении я искренне изумляюсь, как могут надсмотрщики даже не догадываться о происходящем. У всех, кто здесь стоит, где-то в одежде припрятано оружие. Мы выходим на спортплощадку и сразу разделяемся на группы, но только больше обычных: никому не хочется быть далеко от союзников. Никто не играет в баскетбол.
– Не волнуйся, – шепчет Компактный.
Сердце у меня сейчас похоже на губку, которой перемыли гору посуды. Пот выступает за ушами и собирается в ложбине, где еще вчера росли волосы.
Я не успеваю приготовиться к удару: груженный мылом носок, припевая, как колибри, врезается в мой левый висок. Падая, я уже с трудом воспринимаю толпу, окружающую меня со всех сторон, словно сквозь дымку вижу разросшиеся джунгли чьих-то ног. Офицер объявляет каким-то совсем детским голоском: «На спортплощадке массовая драка. Срочно требуется подкрепление».
В окне, выходящем на спортплощадку, появляется вдруг множество лиц. В дверь высыпают охранники и пытаются расплести тугой комок разноцветных конечностей. Насилие, когда с ним сталкиваешься вблизи, обретает запах – смесь омедненной крови и горящего угля. Я, содрогаясь, ползу назад.
Стена плоти передо мной разверзается и выплевывает чье-то тело. Стикс поднимает голову, и глаза его загораются.
Я отмечаю самые странные детали: что асфальт подо мной пахнет, как школьная раздевалка, что порез на плече Стикса напоминает формой штат Флорида, что обут он всего в одну туфлю. Ноги у меня дрожат, а рука – как будто автономно от меня самого – обхватывает смертоносный карандаш.
Он улыбается мне, обнажая окровавленные зубы.
– Любитель ниггеров! – злорадствует и наводит на меня самопал.
Я узнаю оружие, потому что Компактный тоже хотел его сделать, но не успел вовремя раздобыть пули. Процедура проста: отпиливаешь верхушку и дно у ингалятора, разрываешь тонкую металлическую пластину, разглаживаешь ее и оборачиваешь карандаш, чтобы получилась трубочка. Патроны двадцать второго калибра входят в эту трубочку, как сабля в ножны. Завернутую в тряпку трубочку и держишь в одной руке, а второй берешь боек. Это может быть что угодно, лишь бы ударить по ободку патрона, когда сталкиваешь руки. В пределах пяти футов самопал разит наповал.
Я смотрю, как Стикс берет гнутую железку – судя по всему, ключ от наручников – и зажимает ее в правой руке. Затем разводит кулаки…
Будто в замедленной съемке, я поднимаю карандаш и прижимаюсь ртом к его концу. Стрела летит прямо в Стикса: скрепка врезается ему в правый глаз.
