– Вы ужасно разозлились.
– Да.
– Он был с
– Да. – Голос Эндрю натянут как струна.
– И вы не хотели спускать ему это с рук.
– Точно.
Я напрасно пытаюсь поймать взгляд Эндрю, сфокусировать его внимание, прежде чем спровоцированная Эммой ярость вырвется наружу. Я никогда еще не видел его таким. Глаза его стали темными и твердыми, как агат, лицо перекосилось.
– Я видел, что он делает…
Эмма подходит к нему вплотную.
– И вы решили избить его до потери сознания, верно, мистер Хопкинс? Вы набросились на него на глазах у трехлетнего ребенка.
– Яне…
– Вы увидели то, что вам не понравилось, то, что оскорбило ваше самолюбие, и, вместо того чтобы взвесить все возможные варианты, вы взяли на себя смелость уладить все по-своему, не задумываясь, кто при этом пострадает и какие законы будут нарушены…
– Вы не…
– Вы нарушили закон тогда и сделали это снова, когда похитили Бетани Мэтьюс, так ведь?!
Теперь уже даже мне видно, как он дрожит.
– Он развращал мою дочь! Этот сукин сын развращал ее и продолжал делать это полгода спустя. Тогда я ее и увез.
Даже если бы в этот момент рухнул потолок, это шокировало бы меня меньше. Признание повергает всех нас в транс Эмму, судью, меня. Я оглядываюсь в поисках Делии и нахожу ее по белому овалу лица.
– Протестую, Ваша честь! – кричит Эмма, придя в себя первой. – Это заявление ничем не подтверждено.
Я понимаю, что должен действовать, но не могу оторвать глаз от Делии. Она вянет в одночасье, как стебель молочая, из которого вырвали сердцевину. Боковым зрением я как в тумане вижу Криса, идущего к трибуне.
– Разумеется, не подтверждено. Если бы у нашего клиента имелись доказательства, он своевременно предоставил бы их правоохранительным органам и мы не сидели бы здесь сегодня. Но мистеру Хопкинсу пришлось незамедлительно
Судья стучит молоточком, призывая к порядку. Я вижу, как Фиц обнимает Делию и шепчет ей на ухо слова поддержки. Я разворачиваюсь лицом к главной сцене.
– Ваша честь, я прошу объявить перерыв. Мне нужно побеседовать с клиентом.
– Исключено! – вопит Эмма. – Их нельзя отпускать в конференц-зал. Если подсудимый сказал на слушании что-то, о чем не был извещен его адвокат, пусть сам справляется с последствиями.
– Мистер Тэлкотт, – говорит судья, – я не понимаю, что здесь происходит. Похоже, вы тоже. А потому, будьте добры, скажите, что я заблуждаюсь.
Я смотрю на Эндрю и вспоминаю, как однажды он научил меня карточному фокусу. Фокус был несложный, обычная ловкость рук, но по моей реакции можно было подумать, что я превратился в Дэвида Копперфильда. Эндрю только смеялся и приговаривал: «Это просто пыль в глаза».
Теперь же карты спрятаны в рукаве у меня. Я нарушаю первое правило прямого допроса: задаю вопрос, ответ на который не знаю и не желаю знать.
– Эндрю, – прошу я, – расскажите об этих… домогательствах.
– Я подозревал, что Элиза завела себе любовника, поэтому вернулся домой пораньше, рассчитывая их застукать… – Он закрывает глаза. – Я заглянул в окно и увидел, что Элиза спит на кровати одна, а вот в гостиной… Бет смотрела телевизор, сидя у него на коленях, а он… поглаживал ей спинку. Но тут он полез ей под юбку и… – Эндрю опирается на локти, плечи его подрагивают. – Он трогал ее. Лапал мою дочь. И всякий раз, когда Элиза напивалась бы или ложилась спать, он делал бы это снова. Я избил его. Но этого было недостаточно.
G галерки доносится шум, но мне не хватает храбрости обернуться: я рискую снова увидеть лицо Делии. А видеть его мне еще рано. Эндрю прячет лицо в ладонях, и я дожидаюсь, пока он возьмет себя в руки. Когда он наконец поднимает голову, красные, воспаленные глаза его смотрят на всех присяжных одновременно.
– Может, я и похитил свою дочь. Может, я и нарушил закон. Но вы не можете говорить, что я поступил
В моей голове кружится калейдоскоп вопросов, но к суду они отношения не имеют – все они имеют отношение лишь к той женщине, что сидит в десяти футах от меня и чью жизнь только что снова перевернули с ног на голову.
– У защиты больше нет вопросов, – бормочу я.
Но не успеваю я дойти до своего места, как встает Эмма Вассерштайн.
– Обвинение вызывает Делию Хопкинс.
Я оборачиваюсь.
– Но так нельзя!
– На каком основании?
«На таком основании, что я люблю ее».
Никто не решается заговорить, пока Фиц проводит Делию к трибуне и открывает перед ней деревянную дверцу. Двигается она медленно, осторожно. Усаживаясь, не смотрит ни на меня, ни на отца. Внутри нее танцуют призраки – я вижу их силуэты в окнах, ранее служивших ей глазами.
– Мисс Хопкинс, – говорит Эмма, – вы помните что-либо о сексуальных посягательствах со стороны Виктора Васкеза?
Делил качает головой.
– Зафиксируйте в протоколе, что свидетельница дала отрицательный ответ, – говорит Эмма. – У меня все.
Судья переводит взгляд в мою сторону.
– Мистер Тэлкотт?
Я готов уже было мотнуть головой – лучше пускай меня вскроют кухонным ножом, чем заставят опять допрашивать Делию, – но Крис Хэмилтон хватает меня за руку.
– Если ты не подожжешь фитиль немедленно, – шепчет он, – нам конец.
И я встаю. «Прости меня, – мысленно взываю я к ней. – Я делаю это ради тебя».
– Вы
Она удивленно смотрит на меня. Уж от кого-кого, но от меня она никак не ожидала такого язвительного тона.
– Мне кажется, забыть такое достаточно проблематично, – говорит она.
– Возможно, – спокойно соглашаюсь я. – С другой стороны, как вас похитили, вы тоже не помните.
Я отворачиваюсь, чтобы не видеть, какую рану ей нанес.
Судьба распоряжается так, что перерыв требуется не мне, а Эмме: пять минут спустя у прокурора отходят воды. Ее отвозят в больницу на «скорой помощи», а следующее заседание назначают через пять дней.
Делию с Фицем я нахожу в конференц-зале на верхнем этаже, где они нашли укрытие от обезумевших и, как кажется, размножившихся за день журналистов. Она по-прежнему в смятении, но теперь к нему примешана явная злоба.
– Как ты мог так поступить со мной? – кричит она. – Ты все это придумал!
Я подхожу к ней. У меня неожиданно возникает чувство, что это – лишь мыльный пузырь в форме Делии, и если я подойду слишком близко, то он попросту лопнет.
– Честное слово, Ди, это никакой не заговор. Я не знал, что это произойдет.
Когда она смотрит на меня, у меня сердце обливается кровью.
