хотель написать об этом там, Япония, и хочу слысат васе слово.
Мими работала на ферме, но увлекалась журналистикой и довольно часто писала на сельские темы.
— Нет, нет, — запротестовал Кова, — только не писать там… тогда нам больше не видать Союз, а Виктора тут… — и он показал, как режут горло.
— Ничего, хуже чем есть, не будет! — сказал Виктор. — А вот Ивану пакость могут сделать.
— А может, нам уехать отсюда, ведь житья теперь не дадут? — предложила Настя.
— Зачем же бежать, вы же не бандиты, вор, обыкновенный людя, — горячо заговорил Таро.
И только Тики, Иван, Тое да Феня не принимали участия в этом разговоре.
Тики и Иван были в школе, Феня была занята уходом за скотом, а Тое просто не понимал, о чем речь.
— Я думай так, — сказал Кова, — как только придет хруз и мы его получил, на друхой ден мы едем домой, потому сайдем район, поховорим власти и все будет хороса.
— Может быть. Только я думаю, что они это дело так не оставят, надо ждать любой гадости, — сказал Виктор, — всем нам, а Ивану больше всего.
— Неужто они ребенка тронут? — встревожилась Настя.
— А ты забыла, как на прииске работали наравне со взрослыми двенадцати-четырнадцатилетние дети, сама же рассказывала, — напомнил Виктор.
— Дак то ж в войну было, тогда все работали.
— Ну да ладно, поживем — увидим, — сказал Виктор, — только Денисов просто так не упустит, этот подлец Крым и Рим прошел, говорят, где-то охранником был.
— Я охранников всех не знала, хотя к отцу они приходили часто, — сказала Настя.
— Охранник, а теперь начальник полиции? — спросил Кова.
— Да еще какой! Он тут был гроза края, за килограмм зерна сажал в тюрьму, на этом и вылез в майоры, — зло сказал Виктор.
— Тохта надо его опередить, надо так придумай, стобы он клевал и попался. Мими, может, у нее хвати хвантазий, — сказал Таро.
— Я подумай, только мне надо больше рассказывай о тут законах, — сказала Мими.
— Ну, вот Настя тебе и расскажет — она уж наши законы с молоком матери впитала, ее отец был тоже зэком, хоть и начальником, — уже почти весело заключил Виктор.
— И мать тоже, — совсем невесело сказала Настя, — потому и умерли рано.
На том общий разговор и закончили. Мужчины пошли во двор колоть дрова, а женщины стали опять хлопотать у печи.
— А что, Настя, у вас в лахере какой-нибудь случай страшный биль? — спросила Мими.
— Ой, да там почти каждый день случаи, и все страшные! — невесело сказала Настя.
— Рассказывай побольсе, — попросила японка.
— Ну, давай. — И Настя начала рассказывать. — Самоубийства были почти каждый день — вешались, резали вены, бросались под вагонетки, а однажды пятеро заключенных, совершив побег, несколько месяцев бродившие по тайге, случайно наткнулись на охотившегося охранника, убили и съели его. Узнали об этом только год спустя. А когда началась война, побеги участились, большинство писали записки, что уходят на фронт, но их ловили и снова гнали на шахту. Несколько раз охранники убивали заключенных, просто так, за простейшее неподчинение. Мими о таких случаях просила рассказывать поподробнее, но Настя была тогда четырнадцатилетней девочкой и подробностей почти не знала. Но один случай, когда охранник изнасиловал такую же, как она, девочку, а потом убил ее, Настя знала хорошо и рассказала подробно. Еще Мими заинтересовал случай, когда исчезли два старых учителя. Тогда даже занятия прекратились, и лишь спустя месяц в школу привели других преподавателей, а трупы прежних учителей были найдены только летом. Настя даже не видела, как их хоронили, но зато помнит, как их звали, да еще помнит браслет у Валентины Анатольевны, с которым она никогда не расставалась, и золотую печатку Ивана Васильевича. Настя тогда еще думала: «Наверно, и правда, они были князья, как о них говорили, но князья хорошие».
Мими просила уточнить кое-какие подробности, но Настя больше ничего не знала.
— Ты читать умеешь по-русски? — вдруг спросила она.
— Маленько снала, теперь сабил, — и Мими развела огорченно руками.
— У меня есть бумаги отца, там много интересного, но папка толстая, вот Ваня придет, тебе почитает. Там столько всего понаписано! — сказала Настя и, открыв большой красный сундук, достала оттуда серую папку и положила на колени гостье. Время подходило к обеду, и Настя начала накрывать на стол.
— Холосо, — сказала Мими, — потом Ваня почитай, я послушай. — И она унесла папку в соседнюю комнату.
Пришли из школы, радостно возбужденные, Тики и Ваня.
Мими, хлопнув по коленям руками, улыбаясь, сказала:
— Смотри, Настя, они весь язык знают, уже понимай сами!
На что Тики, как всегда, сказала: «Аха», — и они скрылись в соседней комнате. Потом Иван вернулся с папкой в руках:
— Мама, это что? — спросил он. Насте очень нравилось, когда он называл ее мамой, поэтому, услышав такое, она ласково посмотрела на сына и сказала:
— Это бумаги моего отца, твоего деда, после обеда почитаешь их Мими, ей это надо.
— Я понял, — и Иван унес папку на место, а потом они вместе с Тики стали помогать женщинам.
— А есть хоцца, — сказал Иван, подражая Тики, которая сразу же рассмеялась. — А Тики выучила новое слово — скажи, Тики.
Иван показал вопросительно уставившейся на него девочке руками шар, и Тики радостно сказала: «Хобус», — на что все рассмеялись. Обед проходил, как всегда, весело.
Пришла Феня — она вернулась из магазина, и сказала:
— Виктор Иванович, вам извещение, вот передали на почте, — и она подала небольшой клочок серой бумаги.
Виктор прочитал вслух:
— «На ваше имя прибыл груз из Владивостока, один вагон».
— Как вагон? — не понял Виктор.
— Вахон, вахон, — закивал Кова, — так, так.
— А как же мы его сюда привезем? — сказал Виктор.
— Он сам едет, — пояснил Таро.
— Во дела! — сказал Иван. — Самоходный вагон, что ли?
— Самоходный, самоходный, — сказала Мими. — Даже по снег бежит.
Иван показал руками руль и зарычал как двигатель, на что Тики сказала: «Аха, ры, ры!» — И все опять засмеялись.
— Добро, — сказал Виктор, — завтра и поедем.
Японцам нравился русский борщ, Кова даже рецепт попросил, а Мими очень хотела узнать секрет изготовления сибирской «медухи», холодного рассольника и так понравившейся им окрошки.
А Настя старалась изо всех сил, придумывая все новые и новые блюда. А уж как она готовила! Пальчики оближешь!
В доме Сердюченко было две комнаты. Одна, в которой находилась печь, служила одновременно и кухней, другая, где стоял небольшой платяной шкаф, два кресла, книжный шкаф, стол, два стула и диван- кровать, теперь почти полностью была передана Ивану; там он делал уроки там и спал. Прямо на стене висел маленький черненький детекторный приемник, от которого через всю стену к потолку тянулся медный провод антенны, в восточном углу были прикреплены две небольшие иконы, на столе между двух окон висела керосиновая лампа. Теперь эта комната была передана гостям.
Мими подержала в руках папку, зачем-то погладила ее и, передав Ивану, усадила его поближе к окну, сама уселась напротив за столом, взяла ученическую тетрадь, ручку и сказала:
