— Да тут я, подожди, Надежда вроде бы знает, где она.
— Тут Настя уже хотела в милицию заявлять.
— Подожди ты со своей милицией, а с кем она там закрутила?
— Да есть тут у нас один тип — преподаватель физики.
— Ладно, спасибо, что предупредили, мы теперь сами будем решать, что делать. Какая, думаешь, причина ее ухода?
— Ты только Надежде пока не говори, но по-моему она… захватила.
— Даже так? Ну ладно, все равно я пока не работаю, буду разбираться.
— Заканчивайте, — сказала телефонистка.
Но разговор и так уже закончился. Поблагодарив девушку, Виктор и Настя вышли на улицу. Было уже позднее утро. Солнце, то скрываясь, то выглядывая из-за облаков, посылало свои ласковые лучи на начинающие желтеть луговины, на перелески, хоть и одетые в темно-зеленую листву, но уже внутренне подготовленные к осенним сполохам, на яркие букеты рябины, на почерневшие грозди бузины, на скрючившуюся под тяжестью колосьев побелевшую рожь, как бы стараясь продлить хотя бы на несколько дней теплые ласковые дни.
— Осенью запахло, — сказала Настя, — время-то как бежит!
— Да, вон даже эта телеграфистка; какая была девчушка, а теперь, гляди, настоящая женщина… И как это мы опростоволосились с Людмилой? Я уже давненько замечал в ней перемены, но не придавал особого значения. А вот теперь и пожинаем плоды…
Некоторое время шли молча. Наконец, Настя произнесла, тяжело вздохнув:
— Одни мы с тобой остались, и душу излить некому! Давай, что ли, Ивану письмо напишем, давно не писали. Хоть в двух-трех словах обо всем расскажем…
— А что! Зайдем на почту, там и напишем!
В маленьком помещении почты посетителей не было. Две работницы живо обсуждали между собой разные житейские вопросы и даже внимания не обратили на Сердюченко, которые уселись за квадратный столик и, достав ручку и бумагу, стали писать. Где-то в углу за перегородкой мурлыкал динамик, на стенке довольно громко тикали часы. Писал Виктор. Надев очки, он медленно, слово за словом, обдумывая каждое предложение, рассказывал Ивану об их житье-бытье.
— И про саблю напиши, интересно же парню будет! — подсказала Настя шепотом.
— Про саблю? — выразительно посмотрел на нее муж. И, понизив голос, добавил:
— А вдруг кто письмо наше вскроет? Мало ли… Да нечего ему знать про саблю: я же ее Людмиле пообещал.
— Так если она такая…
— Какая «такая»? А любая, обещал — значит ей и отдам, я слов на ветер не бросаю.
— Ну, как знаешь. А все-таки как-нибудь, с намеком, про саблю расскажи. Да и про тот кусок… ну ты знаешь!
— Знаю! — вздохнул Виктор. — Так ведь когда он женится!..
— А может, он вообще никогда не женится, что тогда?
— Век бобылем жить не будет! Я вот стал подумывать: а не податься ли нам к нему в Крым? Все веселее будет! Да и с машиной мне уже тяжело, надо на него переписывать.
— Нет уж, никуда я отсюда не уеду! Родина моя тут, тут и помирать буду. А насчет машины сам решай.
Виктор уткнулся в листок бумаги, а Настя безразлично стала смотреть по сторонам. Часы на стене показывали двенадцать, и динамик, пропикав, после кратких новостей объявил очередную главу из произведения Л.И. Брежнева.
— Пойди, Зульфия, выключи, а то слушать противно — «дорогой, любимый Леонид Ильич!», — сказала средних лет работница.
— Да ладно! Пусть брешут, им за это деньги платят! До чего же подлые люди эти писаки-журналисты, за рупь мать родную продадут! Сделали вот из дурака великого писателя…
— Все! — поставил точку Виктор. — Вот — можешь прочитать.
— А чего читать? Закрывай да бросай в ящик, а то время уже первый час.
— Зачем бросать, давайте сюда, я сейчас все равно из ящика вынимать буду, — сказала работница.
Виктор подал письмо. — Гляди, Зульфия, на твою родину люди пишут! — сказала старшая, показывая письмо.
— А вы что, там жили когда-то? — засветилась моложавая.
— Да нет, — сказал Виктор, — сын наш там живет сейчас.
— Даже улица наша — Октябрьская! Мы с матерью в детстве жили там, потом нас оттуда турнули. Где мы только не мыкались! А я вот тут застряла, муж мой железнодорожником был, повозил по свету… Даже интересно, что вот этот клочок бумаги пойдет на мою родину, увидит ту улицу, на которой я родилась. Нас было две сестры-близняшки, — взволнованно говорила женщина, глядя на Виктора. Она долго держала в руках письмо и слезы заблестели у нее на глазах. Бережно положив конверт на стол, она достала платочек и ушла в другую комнату.
— Татарка она. Да вот еще и муж недавно умер, мается теперь с тремя детьми, — сказала работница.
Виктор и Настя еще постояли немного. Старшая пошла следом за Зульфией. В отделении стало совсем пусто, только динамик все «брехал» и «брехал», да на стене часы все стучали да стучали.
Знал бы Николай Николаевич, что вот только что на другом конце земли незнакомые ему люди говорили с его приемной дочерью, одной из тех двух близнят, которых однажды ночью, плачущих, с причитающей матерью, какие-то военные увезли в грузовике во тьму, в неизвестность, в никуда… И так сильна эта кровная, неизъяснимая, почти болезненная привязанность к тому единственному месту, где ты родился, вырос, — так сильна она, что вот сейчас, через много-много лет, женщина не выдержала и расплакалась. Вот тебе и слово: казалось бы, простое, — шесть букв, а какое необыкновенное — «родина».
Иван работал в саду, как вдруг неистово зазвенел вынесенный на веранду телефон.
— Слушаю, — сказал Иван.
— Ваня, это полковник Попов. Обстановка такая: твои родственники или знакомые влипли в нехорошую историю. Произошла умышленная или неумышленная драка с милиционерами, личность одного установлена, а вот двое других — лейтенант и сержант, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, — ранены, один тяжело. Говорят, что пока не выяснено, кто же именно их ранил, потому что всю вину берет на себя некий Бузаджи Василий Васильевич. Кстати, военный майор. Но ему перечит Овсиенко Николай Васильевич, утверждая, что якобы он применил против обоих милиционеров прием «харакири» — есть такой прием, когда сам нападающий с оружием себя же и поражает. Кстати, это не тот Овсиенко, о котором ты просил?
— Он самый, это отличный парень, там что-то не так, никто из них не может быть убийцей.
— Ладно, я послал своего «молчи-молчи», ну ты понял, кого, — он все узнает, а вечером я тебе опять позвоню. Как невеста?
— Да все хорошо, спасибо вам.
— На свадьбу пригласишь?
— А как же, только это будет не скоро.
— Это почему же?
— Да так, обстоятельства. А вы насчет Оксаны и Марины не узнавали?
— Да там они, живут в гостинице, видимо, не хотят вас беспокоить, но ты не вздумай сам что-нибудь предпринять!
— Хорошо, жду вашего приказа.
— Ну и отлично, отдыхай!
Положив трубку, Иван медленно стал опускаться с веранды.
— Ваня, — услышал он со двора, — смотри, что мы купили!
