Где он?
– О чем протокол?
– Будто я покойного купца Русакова обокрал...
Губницкий с брезгливостью, какую испытывает крупный бизнесмен к карманному воришке, вручил ему судебное дело:
– Уголовщина... И не стыдно тебе?
Неякин с большой радостью сунул протокол в печку, даже кочергой помешал, чтобы жарче горело.
– Даже дышать легче стало, – засмеялся он...
Губницкий глянул в ящик стола, где им были спрятаны показания траппера Исполатова. Он спросил Неякина:
– Исполатов! Не тот ли, что заодно с урядником Сотенным устроил взбучку японцам у деревни Явино?
– Это он, демон! Встретишь такого, так взмолишься, чтобы деток не сделал сиротами... Барона-то нашего он из окна выставил. Ямагато обритый ходит – тоже от его насилия.
Губницкий, посвистев, сказал:
– Очень хорошо. Пусть он только мне попадется!
– Да ничего вы ему не сделаете.
– А я и делать не буду. Я этого бандита отдам Ямагато, и пусть он драконит его как душе угодно...
Мишка Сотенный был сейчас недосягаем, а Исполатов стал для Губницкого вроде взятки, которую он собирался дать японцам, чтобы самураи не забыли рассчитаться с ним суммою в полмиллиона иен...
Исполатов вскоре должен был появиться!
Прокаженный огородник Матвей умудрился в это лето выходить такую клубнику, что две ягоды заполняли стакан. В лепрозории дружно солили на зиму огурцы, квасили капусту, редька была очень вкусной... Угощая Исполатова, огородник сказал:
– Так, Сашка, жить не гоже. Ты бы хоть в церкву сводил Наташку, да пусть вас повенчают.
– Кто ж ее в церковь-то пустит? Нет уж, – отвечал траппер, – будем жить пока так... не венчаны.
Исполатов собрался в город, чтобы навестить Соломина. Наталья слишком обостренно переживала его отъезд:
– Не ездий ты, не ездий. Боюсь я за тебя.
– Глупости! Я обещал Соломину прийти, и я должен непременно сдержать свое слово...
Не умолив его остаться, Наталья сказала:
– Тогда ружье возьми.
Исполатов забил два ствола пулями, а третий – картечный – оставил пустым. Подумав, он отложил «бюксфлинт».
– Возьми ружье, – настаивала женщина. – В дороге мало ли что может случиться.
– С кем-нибудь, но только не со мной...
Траппер появился в городе, поразившем его подозрительной пустотой. Возле крыльца уездного правления стоял один из японских солдат, взятых в плен на Ищуйдоцке, но почему-то был вооружен. «Странно!» – подумал Исполатов, толкая перед собой двери. Миновав полутемные сени, он обтер ноги о половик, и шагнул внутрь канцелярии. Сразу стало ясно, что угодил в западню!
За столом сидел Губницкий в жилетке и курил сигару. Его круглые глаза в обрамлении резко очерченных век медленно обволокли фигуру охотника каким-то ядовитым туманом. Возле стола прохаживался лейтенант Ямагато – при сабле и револьвере, сбоку на поясе висела фляга в суконном чехле.
Появление Исполатова обрадовало самурая. Его рука раздернула кобуру револьвера, чтобы иметь оружие наготове.
Опережая японца, траппер обратился к Губницкому:
– Мне хотелось бы видеть камчатского начальника.
– Считайте, что он перед вами...
Не оборачиваясь, траппер услышал, как за его спиною лейтенант запер двери – путь к побегу отрезан. «Ах, Наташа, Наташа... как ты была права!» Он сказал невозмутимо:
– Но я ожидал видеть господина Соломина.
– Соломин давно на материке...
Завязалась беседа: Ямагато говорил по-японски, Губницкий, бурно жестикулируя, отвечал по-английски. Исполатов не знал японского, но отлично владел английским, и он понял из разговора, что сейчас его угробят.
Значит, борьба должна завершиться здесь же! Боковым зрением траппер отметил, что возле печи, прислоненный к ней, стоит японский карабин – один из тех, что были взяты ополченцами в бою на речке Ищуйдоцке.
Губницкий отложил сигару и вежливо спросил:
– Господин Исполатов, по какому праву вы совершили бандитское нападение на японский отряд лейтенанта Ямагато?
– Мы не бандиты, – ответил траппер.
– А кем же вы себя считаете?
Исполатов издевательски шаркнул ногою:
– С вашего разрешения, мы – патриоты. Надеюсь, вы грамотны, и мне не надо разъяснять вам значение этого слова.
Ямагато улыбнулся трапперу почти приветливо.
Губницкий, напротив, быстро охамел.
– Ах ты... душегуб! – прошипел он, поднимаясь. – Что ты тут размяукался о любви к отечеству? А это что?
Он выхватил из стола личные показания Исполатова о том, как и при каких обстоятельствах были убиты им явинский почтальон и сожительница. Держа бумагу в вытянутой руке, Губницкий вопил, торжествуя, почти ликующий:
– И ты, морда каторжная, при этом еще нагло утверждаешь, что не бандит? Глаза есть? Читай... читай, что ты здесь накатал! Ведь не я же, а ты сам расписался в убийстве двух невинных душенек...
Ямагато еще улыбался. С этой же милой улыбочкой траппера выведут во двор, там прислонят к стене канцелярии и всадят в него пачку патронов. Губницкий тряс бумажными листами.
– Чего замолк?! – кричал он. – Или уже наклал полные штаны? Тебе деваться некуда... из моего капкана не вырвешься!
Исполатов еще раз незаметно скосил глаза в сторону карабина. Он знал, как звери отгрызают себе лапы, защелкнутые капканом, и, оставляя на снегу кровь, вновь обретают блаженную свободу. Но это – лапы, а он сунулся в капкан головою...
«Голову, к сожалению, отгрызть себе невозможно».
Это хорошо понимал и лейтенант Ямагато; отстегнув от пояса флягу, самурай стал раскручивать пробку.
– Моя япона, – сказал он трапперу, – сейчас будет немножко стреляй, твоя русики будет немножко помирай.
Щедрым жестом Ямагато протянул флягу, предлагая хлебнуть перед смертью. От чистого сердца он пожелал трапперу сохранить мужество. Исполатов выпить не отказался:
– Вы благородны, как и положено самураю...
Он сделал несколько обманных глотательных движений, и со стороны казалось, будто страшно обрадовался водке, – а на самом же деле траппер лишь смочил водкою горло.
– Благодарю, – сказал он.
Исполатов вернул флягу лейтенанту, и Ямагато стал ее закручивать. Времени, пока он будет возиться с пробкою, должно хватить с избытком... Последовал стремительный бросок к печке. В ту же секунду приклад карабина впечатался в лоб самурая с таким отчетливым звуком, будто на срочную депешу проставили казенный штемпель – к отправлению!
С треском ломая жиденький венский стул, лейтенант Ямагато рухнул на пол без сознания. Из фляги,
