платёжной системы — хотя он тоже далеко не идеален, судя по тому, что его нигде не публикуют официально: вычислить его можно лишь post factum, изучая присланные банками отчёты.
Меня такой дополнительный побор не разорит. Но, согласитесь, не очень приятно чувствовать себя мишенью для упражнений банковских менеджеров, изыскивающих способы показать руководству свою изобретательность в части извлечения дополнительных доходов.
Правда, увлекаются этими упражнениями не только в банках, выросших из казённых деньгохранилищ. Вполне коммерческий банк, где я завёл рублёвую карточку, ведёт по ней расчёты на Украине многоходово. Сумма в гривнях (свои деньги молодая республика назвала именно так — вероятно, чтобы их не путали с древнерусскими гривнами) пересчитывается в доллары, причём банк (или — по заверениям его сотрудников — платёжная система[67]) взимает 1 % комиссии относительно официального курса. Затем сумма в долларах переводится в рубли — опять же с комиссией 1 %.
Насколько я могу судить, если бы эти суммы переводились из валюты в валюту на обычных биржах, мои потери были бы на порядок ниже. Конечно, на биржу редко суются с мелочью вроде счёта за ужин в кафе: оплата услуг брокера несравненно выше столь скромных сумм. Но ведь банки, платёжные системы, клиринговые палаты и прочие чудеса финансовой мысли придуманы, помимо прочего, ещё и для агрегирования малых частных расчётов, чтобы итоговые суммы были достаточны для минимизации накладных расходов! А так впору самому идти на ForEx играть…
Выходит, в погоне за сиюсекундной прибылью крупнейшие финансовые институты — и внутренние, и международные — всё дальше отползают от функций, как раз и привлекающих к ним общество. Прежде всего — от интеграции региональных денежных систем.
Понятно, ни одна развитая структура не может действовать бескорыстно и безвозмездно. Скажем, привычное любому из нас наличное денежное обращение тоже требует немалых расходов. Не столько на печатание денег, сколько на их перевозки под охраной: с печатных дворов по всей стране, между магазинами и банками (вряд ли кто-то из читателей не знаком с видом сумки инкассатора), из банков на утилизацию по мере износа…
Но всё же существуют пределы, за которыми комфорт использования платёжных средств не компенсирует расходы на их обслуживание. Так, комиссионные сборы платёжных систем сейчас выше сборов инкассационных служб и страховки от ограбления. Поэтому даже в пределах одной торговой сети терминалы работы с банковскими картами иной раз есть не во всех точках, а лишь там, где достаточно высока концентрация посетителей с этими картами в бумажниках: упустить клиента ещё разорительнее, чем платить системе.
Частным лицам куда легче, нежели бизнесам, уходить от невыгодных услуг. У меня достаточно часто гостят знакомые из Одессы. Что мешает мне покрывать их московские расходы в рублях с тем, чтобы они платили за меня, когда я опять приеду к родителям и буду нуждаться в гривнях? Бартер в валютных операциях выглядит, может быть, и странно — но эффективен.
Правда, по всяким мелким заказам из других республик притекают в основном доллары. Так что придётся мне вновь вспоминать полузабытую привычку обхода всех обменников на привычных пешеходных маршрутах, чтобы выбрать самый выгодный курс. Привычка, кстати, небезвыгодная: иной раз на соседних улицах числа на табло различаются на пару процентов.
А вот привычка таскать в бумажнике изрядную пачку рублей, мягко говоря, не очень удобна. Ни мне, ни магазинам, чьи расходы на обзаведение терминалами платёжных систем окупятся теперь медленнее: ведь не я один вынужден вернуться к наличному обращению, дабы избавиться от непомерных поборов. Да и риск ограбления — и меня, и магазина — растёт.
Современная альтернатива — денежная криптография через Интернет — требует куда меньших накладных расходов и несравненно лучше защищена от мошенничества, нежели наличные (не говоря уж о банковских картах): Интернет теперь практически повсеместен. Увы, банки пока предпочитают более привычные форматы. Да и спецслужбам неудобно: обращение цифровых денег куда труднее отследить, чем даже наличные (а платежи по банковским картам вообще все под колпаком). Поэтому плата за переход денег в Интернет и обратно сейчас побольше всех вышеперечисленных комиссионных. Так что цифровым кошельком вроде WebMoney я ещё долго не обзаведусь.
Присмотрел я себе банк попристойнее — с зарубежными корнями, так что его менеджеры давно отвыкли от мелкого общипывания клиентуры.[68] А те, кто всё ещё не усвоил правила «больше оборот — больше заработок», пусть прочувствуют последствия оттока многих тысяч рядовых клиентов — вроде меня.
Дети — наши деньги[69]
Я — политик не столько действующий, сколько консультирующий. Поэтому могу позволить себе говорить такое, чего ни один публичный политик, дорожащий шансами на переизбрание, не скажет. Вот и этим летом я на Интернет-телеканале «Россия. Ру» заявил то, что практически все политики прекрасно знают и без меня: демографический спад невозможно преодолеть без отказа от нынешней концепции всеобщего пенсионного обеспечения.
Дети — не только цветы жизни и продолжение наших надежд. Цветы надо растить (иной раз до четверти века, прежде чем ребёнок станет хотя бы теоретически способен искать своё место в жизни). Да и ради воплощения надежды приходится тратить немалые силы и средства — хотя бы на поиск и оплату хороших кружков по интересам. И всё это изымается из ресурсов, полезных для собственного жизнеобеспечения. Причём главный безвозвратно расходуемый ресурс — время. Даже если женщина получает оплачиваемый отпуск на несколько лет для ухода за ребёнком — все эти годы вычеркнуты из её профессионального совершенствования и карьерного роста.
Сложности возникают и в личной жизни. Уход за ребёнком — прежде всего круглосуточный тяжкий монотонный труд, пусть и скрашиваемый восторгом при виде явных признаков каждого нового этапа развития. Бессонница от детского плача[70] — одно из известнейших, но далеко не тяжелейших последствий пребывания в доме человека, физиологически не способного контролировать собственную жизнедеятельность. Систематический разгром домашнего хозяйства, неизбежно сопутствующий освоению ребёнком нелёгких искусств перемещения в пространстве, открывания дверей и ящиков, удержания предметов разной формы и прочих деталей взрослого поведения, куда страшнее.
А потом родители повторяют поговорку: большие детки — большие бедки…
Словом, не зря в Живом Журнале — популярнейшем в России средстве ведения и комментирования дневников в Интернете — одно из популярнейших сообществ зовётся ru_childfree. Его завсегдатаи — те, кто давно пришли к выводу: тратить силы на рождение — а тем более выращивание — детей совершенно незачем; куда лучше жить ради собственного совершенствования и/или удовольствия, а по исчерпании жизненных сил рассчитывать на накопления или государственное пенсионное обеспечение. Меня — за мою ошибку юности — там объявляют примером разумного поведения.
Я действительно детьми не обзавёлся: сдуру на первом курсе дал обет целомудрия. Но и на пенсию не рассчитываю: при моей профессии работающая голова гарантирует заработок, а с неработающей и пенсия не поможет.
Но даже люди, никогда не сдвигавшиеся с позиций здравого смысла в сторону childfree, отнеслись к моим словам неодобрительно. Так, мне указывают, что соотношение между трудоспособными и пенсионерами, установившееся ныне, ещё очень долго не изменится, и средний уровень жизни сохранится, пока сокращение общей численности населения не затруднит поддержание и развитие технологий. Правда, в России этот порог перейдён с развалом СССР (в большинстве нынешних технологий новые разработки заведомо не могут окупиться на рынке, где живёт менее 200 млн человек), но в странах Европейского Союза или Североамериканской Зоны свободной торговли (не говоря уж о Китае с Индией) ещё нескольким поколениям опасаться нечего. А за это время технологии разовьются, снимая всякие опасения за благосостояние иждивенцев. Уже сегодня в сельском хозяйстве Соединённых Государств Америки занята
