— Это недоразумение, — сказал он и взял Анну под руку. — Сейчас все будет выяснено.
— А если это не недоразумение? — со скрытой насмешкой спросила Анна.
— Это недоразумение, — сказал Игорь серьезно, и его убежденность тронула Анну. Он был первый человек, отнесшийся к ней с искренней симпатией в этом чужом мире. Она сбоку посмотрела на Игоря. Сколько ему лет? Вероятно, еще нет тридцати. Лицо приятное, неглупое, а главное — располагающее к доверию.
Они пришли в участок, который, судя по голубой официальной вывеске, назывался отделением милиции. Дежурный отделения пригласил Анну к высокой деревянной стойке. Игорь и пожилая женщина сели поодаль на деревянную скамью.
— Ваша фамилия? — спросил дежурный.
— Каренина, — ответила она, потому что ей нечего больше было ответить.
— Имя-отчество?
— Анна Аркадьевна.
— Анна Каренина? — Дежурный поднял на Анну глаза, его перо застыло в воздухе.
— Да.
Дежурный снял трубку телефона:
— Кондратьев? Это я. По оповещению. Хорошо. — И обратился к Анне: — Пройдемте, пожалуйста.
Они прошли по коридору, пахнувшему свежей краской, и вошли в тесный кабинет, где за письменным столом сидел молодой лысый мужчина в статском. Когда дежурный вышел, статский спросил, в упор глядя на нее:
— Кто вы?
— Полистайте роман Толстого, и вы почерпнете в нем все сведения обо мне.
— А что вы сами об этом думаете?
— Я думаю, что на этот счет вы знаете больше моего и, надеюсь, прольете хоть какой-то свет на мою историю. Скажите, имею я какие-нибудь права de jure в современном обществе?
— Имеете. И в первую очередь юридическое право отвечать за свои поступки.
— Какие же я совершила поступки, за которые должна отвечать?
— Вот это я и собираюсь выяснить.
Анна пытливо рассматривала лысого мужчину, в ней созрело убеждение, что вот сейчас от этого человека она узнает все то непонятное, что тяготило ее последнее время. Но тут она услышала за спиной шум открывшейся двери и чьи-то шаги. Она обернулась и увидела низкорослого немолодого человека в милицейской форме с полковничьими погонами, а за ним невозмутимого Глухова и растерянную Веру.
— Вы не имеете права, — сказал Глухов.
Анна поднялась навстречу вошедшим. Глухов и Вера подхватили Анну под руки и повели из кабинета. Лысый вопросительно посмотрел на полковника, но тот ничего не говорил. Тогда лысый уже с явным раздражением сказал:
— Не забывайте, что вы тоже находитесь под следствием.
Анна обернулась и поняла, что последние слова относились к Глухсву. Когда они проходили через приемную, Анна увидела Игоря и пожилую женщину. Игорь посмотрел на Анну вопросительно, а женщина обратилась к дежурному:
— Почему вы не берете ее под арест? Она же совершила преступление!
Глухов и Вера увлекли Анну из отделения, усадили в машину.
Когда они приехали в клинику, Глухов подал Анне руку и повел ее по лестнице с висячими ступенями. Проходя мимо комнаты, где Анна видела собаку-англичанку, она услышала тоскливый вой, переходящий в жалобное повизгивание.
— Почему ее мучают? — спросила Анна.
— Она сегодня сдохнет, — сказал Глухов и резко обернулся к Вере: — Оставь нас.
Вера остановилась. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, потом Вера повернулась и пошла в противоположную сторону, а Глухов повел Анну дальше.
— Я видела, как эта собака делала переводы из английского.
— Это можно сделать не только с собакой.
— И с человеком?
— Да, так.
— И тогда человека постигнет участь этой собаки?
— Нет. Мозг животного не выдерживает нагрузки абстрактных понятий, а человек выдержит любой комплекс информации. Ведь не умер же Соллертинский, знавший двадцать шесть языков.
Они поднялись по узкой винтовой лестнице и очутились в зале со стеклянным потолком. По обе стороны были расположены низкие пластмассовые двери, а посреди зала в окружении кадок с комнатными растениями стоял стол с приборными досками, за которым сидел мужчина в белом халате. Глухов обратился к нему:
— Мне нужна зеленая комната.
— Я не могу без разрешения главного.
— Мне только на локальный импульс.
Мужчина колебался.
— Это очень нужно, — сказал Глухов.
— А какое напряжение?
— Минимальное.
Мужчина облегченно вздохнул:
— Это еще ничего.
Он нажал одну из клавиш пульта. Над одной дверью зажглось зеленое табло. Глухов провел Анну в довольно тесное помещение с низким пультом и вертящимся табуретом. Раздвижная дверь. А дальше — еще одна комната без окон, с темно-зелеными стенами и таким же потолком, посреди кожаное кресло, а перед креслом желтоватый экран.
— Сядьте, — сказал Глухов. Анна села в кресло. — Вы хорошо знаете элегию Шуберта?
— Я ее много раз слышала.
Глухов включил невидимый звуковоспроизводящий аппарат, и Анна услышала знакомую музыку.
— Вы знаете стихи Тютчева 'О, этот юг, о, эта Ницца…'?
— Наизусть не знаю, но слышала.
— А вы были в Ницце?
— Нет.
— А теперь делайте то, что я вам скажу. Вы поймете то, что хотите понять. Только будьте внимательны.
Он повесил поверх экрана гравюру с изображением северного озера и печальных сосен.
— Смотрите на эту гравюру. Внимательно. И ни о чем не думайте. Слушайте музыку.
Он вышел, Анна слышала, как за ним задвинулась дверь, и ей показалось, что она навсегда останется в этой комнате, отрезанной от всего мира. Но она подавила в себе это чувство и стала внимательно разглядывать висящую перед ней гравюру. На какое-то мгновение Анне показалось, что свет в камере стал меркнуть. Стены и потолок стали невидимыми. Казалось, она засыпает, она не противилась этому ощущению, помня, что Глухов обещал ей разъяснение всего непонятного. А потом свет вдруг стал ярче, и музыка прекратилась. Кончилась элегия Шуберта. Анна подумала, что войдет Глухов и заведет какую-нибудь другую музыку, но Глухов вошел и сказал:
— Все. Теперь вы видели Ниццу?
И тут Анна вспомнила, что месяц или два назад она видела теплое Средиземное море, пальмы на набережной, аллею кипарисов и здание, похожее на Царскосельский вокзал.
— Я видела Ниццу, только не знаю, как это случилось.
— Вы помните, что жили в Москве и Петербурге, однако помните, что видели Ниццу.
— Да. И море. И пальмы. И дом, похожий на вокзал.
— Это уже не Ницца. Это Монте-Карло. Это видел я. И я передал свои впечатления вашему
