рейдом Зинченко по Коккозской долине. Фашисты решили, что источник обоих событий один, и буквально растерялись.
Кто-то из молодых парней подобрался ночью к окну «Казино», выждал время и в самый разгар пьянки швырнул в зал шесть гранат.
Много офицеров было убито, само помещение сильно пострадало. Из руин вытащили до двух десятков раненых.
Паника была страшенная.
Парень бежал к нам, на Маркуровской тропе его преследовали и в перестрелке убили.
Много лет спустя в севастопольских архивах я напал на след этой дерзкой операции и установил фамилию отважного героя. Начальник политотдела Отдельной Приморской армии бригадный комиссар Леонид Порфирьевич Бочаров, погибший в 1964 году в белградской авиационной катастрофе, когда он летел с группой советских генералов на празднование двадцатилетия освобождения столицы Югославии, докладывал Политуправлению Крымского фронта:
«Партизан Малышев проник в село Коккозы и бросил в окно 6 гранат… Оставшиеся в живых фашисты бросились на улицу. Тов. Малышев уничтожил из выбежавшей группы 4-х офицеров, при этом сам погиб». (Фонд Государственного музея героической обороны и освобождения Севастополя. Микрофотосборник документов Великой Отечественной войны, вып. 20, короб. 7.)
Факт потрясающий, но человек действовал один, на свой страх и риск. То, что последовало за этим, нас крайне заинтересовало.
Фашисты подобрали труп героя и бросили на свалку, но утром он… исчез. Исчез, и все!
Федор Данилович нетерпеливо доложил:
— Це маркуровские пацаны. Воны схоронылы хлопця.
Маркур, значит? Село ближе всех к нам. Мы в срочном порядке изучали его со своих наблюдательных пунктов.
Небольшой гарнизон, две улицы, народ редко появляется на них. За сутки дважды приезжает машина, бывают конные из Коккоз.
Камлиев и Кравченко довольно подробно рассказывают историю этой ничем не примечательной горной деревушки.
Фашистов она встретила без цветов и хлеба, никто не вышел из глухо закрытых домишек.
Насильно сгонять жителей не стали, однако посадили на шею маркуровцам небольшое румынское подразделение. Румынам и хлопот мало, они больше думают о том, как набить животы…
Молчание деревушки, равнодушие к новым порядкам не понравилось коккозскому коменданту, но сдерживала «гросс-политика», которую проводили в этих краях различного рода гебитскомиссары.
Маркуровцев пока терпели.
Однако в самой деревне настроение оказалось более боевое, чем предполагали и мы, и немцы. Маркуровцы локтем чувствовали партизан, чуть ли не каждый лесной выстрел отзывался в их душах как надежда.
Шестнадцатилетние смотрели на пик Орлиного Залета: за ним партизаны.
Маркуровцам не так уж трудно было связаться с нами, но они все же не торопились. Нужен был толчок.
Камлиев остался на окраине, а Федор Данилович ловко обошел румынскую заставу и нырнул в нужный переулок.
Осмотрелся, потом юркнул во двор, огороженный глухой каменной стеной.
Жила здесь пожилая женщина — когда-то в лесу вместе уголь выжигали. Приняла деда молча, хорошо понимая, откуда он пришел, накормила, а потом покликала внука — семнадцатилетнего паренька.
И тот, видать, сразу догадался, что за гость в доме, обрадовался и стал куда-то спешно собираться.
— Куды? — Федор Данилович перегородил дорогу.
Паренек обиделся:
— А я не сволочь какая. Нужных ребят позову.
Кравченко понял:
— Добрэ, сынок.
Через полчаса паренек привел друзей своих, и они стали наперебой рассказывать леснику обо всем, что знали, видели, слышали. Они давно собираются подняться к Чайному домику, да вот старики протестуют. Теперь же всё — их никто не остановит.
Федор Данилович осторожничал, а ребята жадно ловили каждое его слово.
Подвиг неизвестного, бросившего гранаты в «Казино», их наэлектризовал. Дай команду — они поднимутся и пойдут в лес.
Команда им давалась другая. Они с большим вниманием слушали наказ старого лесника: жить, как жили сегодня, вчера, только быть поглазастее, уметь видеть, слушать и виду не подавать. Никаких сборищ, никакого сопротивления старосте и полицейским. Никого не трогать, оружие не изымать. Самый лучший для партизан и Севастополя подарок — разведка. Держать под наблюдением всю Коккозскую долину. Есть у кого пропуск?
У одного паренька нашелся. Его отец был полицейским, малость приторговывал в Бахчисарае, часто посылал туда сына.
— Вот и отлично! Ты один можешь сделать больше, чем целый партизанский отряд.
Договорились о встрече: где, когда, кто с кем, какой пароль.
И словно открылась створка для потока важнейшей информации в партизанский лес!
Мы как бы получили второе зрение. Ребята оказались смелыми помощниками.
Мы сравнивали донесения со своими наблюдениями с «Триножки» с данными, которые приносили наши боевые группы. И убедились: наши помощники работали добросовестно.
Обстановка вокруг прояснилась, как проясняется в свежем проявителе негатив, — быстро и четко.
Немцы пока оставили нас в покое, всерьез готовясь к более решающим ударам. Но зинченковский рейд, трагический эпизод в «Казино» насторожили их. До этого немцы считали: севастопольские партизаны разбиты на Кожаевской даче. Калашников продолжает отсиживаться, продукты у него на исходе. Одним словом, единой партизанской силы нет, остались отдельные группы, обреченные на вымирание. Их добьют голод и холод.
Это был просчет майора Генберга.
…О майоре Генберге много и с восхищением рассказывает полицейский у себя дома за обеденным столом. Сын слушает его с особым вниманием.
Этот парень ходил из Маркура в Бахчисарай и даже в сторону фронта, чуть ли не до переднего края. Там его двоюродная сестра работала машинисткой в штабе немецкого корпуса.
Мы получили потрясающие данные для Севастополя и себя. Но город пока для нас недосягаем. И это равносильно проигрышу большой боевой операции.
А данные такие: немцы готовят переброску свежей дивизии из второго эшелона фронта на Керченское направление. При этом они хотят обмануть бдительность Севастополя и авиаразведки Крымского фронта. Путь дивизии не совсем обычен. Маршрут удлиняется почти на сто километров. Зато полки дивизии пройдут скрытно по горным дорогам, упрятанным в лесах.
Балаклава — Ялта — Алушта — Судак — Феодосия… Дорога через сердцевину партизанских районов. На пути дивизии двадцать пять отрядов!
По одному удару — двадцать пять ударов!
И мы, севастопольцы, балаклавцы, акмечетцы, должны, обязаны начинать!
На карту ставится судьба всего района. Удар по дивизии — боевое возрождение, успех в этом ударе — физическая и моральная победа над огромной карательной машиной Генберга.
Есть историки, которые считают: боевая биография севастопольских партизан закончилась в феврале 1942 года, когда фашистская петля упала на шею Константина Пидворко.
Это глубоко ошибочное мнение.
Боевой путь севастопольцев под командованием Митрофана Зинченко продолжался. Трудный, порой
