Лара потянула штурвал на себя, аппарат начал набор высоты. Альтиметра на воздухолете не наблюдалось, но, судя по тому, как уменьшились редкие и чахлые кустики, а потом и вообще растворились в белизне, Гобзиков решил, что они забрались вверх километра на полтора, а может, и дальше. На двух километрах Лара остановила машину и перебросила скорость на ноль, воздухолет завис. Лара достала из- под пальто бинокль.
Смотрела недолго, почти сразу передала его Гобзикову.
В бинокль был виден город. Именно город – с настоящими пятиэтажными и девятиэтажными домами, с черными трубами заводов, с полосатой трубой теплоцентрали, с телевизионной вышкой. Одним словом, самый настоящий город, обычный, каких вообще миллион. Только здесь все здания и трубы были укрыты толстым слоем белого инея. Настоящая зима, безо всяких. Зима.
– Осторожнее с биноклем, – сказала Лара, – может примерзнуть.
Гобзиков оторвался от окуляров и лишился пары ресниц.
– А мне? – высунулся Кипчак. – А мне можно?
Гобзиков протянул бинокль гному.
– Коробки из снега торчат… – недоуменно протянул Кипчак. – И палки… Где там жить?
– В том мире все так живут, – сказал Гобзиков.
– В коробках? – поразился Кипчак.
– В коробках. Все живут в коробках.
– Не, тогда я к вам не хочу.
Кипчак вернул бинокль и снова спрятался в багажник.
– Километров двадцать до него, доберемся за полчаса, – сказала Лара.
И задрала голову. Она вообще вверх регулярно поглядывала, будто ожидала чего-то. Так что даже Гобзиков тоже стал поглядывать. Но наверху было только бледно-синее небо, тонкое, через него даже звезды светили. Двойная Большая Медведица. Сначала Гобзиков думал, что это оптический обман, но потом понял, что Медведиц на самом деле две.
– Держитесь снова, – крикнула Лара.
Воздухолет поймал дифферент на нос и стал сползать по пологой глиссаде. Город приближался. Он вырос из серой точки, и уже без бинокля стали видны дома и все остальное полезное хозяйство.
Вдруг свистящее чихание двигателя под ногами оборвалось, и на уши навалилась тишина.
– Что такое? – осторожно спросил Гобзиков.
Лара не ответила.
– Что случилось? – повторил Гобзиков уже взволнованно. Потому что почувствовал, как аппарат начал проваливаться в глубокую мягкую яму.
Кипчак захохотал. Аппарат дрогнул, и двигатель зашелестел было снова, и яма стала исчезать, но затем мотор погас окончательно.
– А я думал, слезы не замерзают! – воскликнул Гобзиков.
– Слезы замерзают, – сказала Лара.
Машина падала.
Глава 19
Я и Землеройкинг
Мы прокололи облака, и сразу стало еще холоднее, и под нами расправился наш город, и я, к своему удивлению, понял, что слегка даже соскучился. Человек ведь здорово привязывается к месту. Я где- то читал, что это нечто физиологическое. Как у птиц. От земли какие-то токи исходят, которые переплетаются с токами организма, отчего создается связь. И ее трудно рвать.
Описав круг, опустились к норе.
Перец выскочил из седла. Но в нору не пошел, побежал в сторону города. А если быть совершенно точным, то не в город он побежал, а к ангару. Я догадывался, что там. Скорее всего, в ангаре был горын. Вернее, тот самый странный ребристый камень, который мы притащили из нормального мира и из которого Перец собрался выводить дракона.
Как высиживать драконов, я представлял слабо. Наша боевая троица появилась еще до меня, но вполне вероятно, что для этого требовались особые условия, и наверняка должен осуществляться некоторый процесс. Скорее всего, сейчас Перец побежал за этим процессом наблюдать.
Ну и ладно, пусть.
Яша уже ждал нас. Самого-то его не было видно, зато запах слышен – аромат фирменной каши, с луком, с тушенкой, с гномовской приправкой, с куском топленого масла сверху. Мне так захотелось этой каши, что живот заурчал, как камышовый кот.
Тытырин тоже понюхал воздух.
– Кашу забацал. С головизной, однакоть… Ох и мастеровитый наш карла Иаков, из хазареев небось… Побегу, отпробую варево…
Опять! Опять он перешел на славготику. Ну что с ним поделать?
Тытырин соскочил с седла и дернул в нору.
Такие, как прозайка, мне в чем-то нравятся. Простые они. Хотят жрать – жрут, пора драпать – драпают, толкает жизнь на предательство – с этим тоже не запариваются. Предсказуемость – хорошее качество. Вот и от Тытырина всегда знаешь чего ожидать. С ним спокойно.
Летописец чертыхнулся из глубины, видимо, наткнулся на что-то. Я думал, что горыны побегут за ним – они ведь тоже давно не лопали, а пожрать они любят. Но они не побежали. Они почему-то замерли и никуда идти не хотели. А Хорив даже воздух потихоньку нюхал.
И еще. Они все смотрели. В сторону города. Туда, куда убежал Перец. Я тоже туда поглядел, но ничего интересного там не обнаружилось, город как город. А эти…
– Смир-рна, – скомандовал я.
Но они меня даже не услышали. Тогда я уже заорал:
– Смир-рна!
Услышали. Приняли надлежащее положение. Но не бодро, вяло так, будто гриппом заболели. Как мокрые побитые собаки. Они и похожи были сейчас на собак – понурые, перепуганные какие-то. Словно что-то случилось…
А ведь наверняка что-то случилось. Пока нас не было, что-то тут произошло. И горыны это чувствовали. И я решил их не беспокоить. У них на самом деле нервная система тонкая, могут впасть в психологический коллапс, потом их целый месяц придется лечить.
– Вольно, – скомандовал я. – Свободны.
Горыны вздохнули и, брякая пластинами панцирей, потащились в нору. Я за ними. Проблемы. Тытырин верно тогда подметил, плохо дело. Что-то нехорошее у нас тут происходит. Но об этом лучше думать не на голодный желудок.
Я проследовал мимо чавкающих горынов – Яша приготовил каждому по целой кастрюле праздничной каши – и спустился к жилой полости. В пещере все было приготовлено к торжественному ужину. Яша постарался. На длинном столе, накрытом настоящей льняной скатертью, имелись: жареный осетр, печеные курицы, таз с моим любимым салатом «оливье», маринады и соления, пикантные грибочки, спаржа, морковь, пряные гребешки, паштеты, закуски горячие и холодные, морс в больших графинах со льдом и многое-многое другое. Даже свежий хлеб, ароматный и теплый. Видимо, Перец разрешил Яше распотрошить закрома родины.
Кошак в моем животе заурчал еще громче. Не просто заурчал, а завыл, взбесился и принялся терзать зубами и когтями мой многострадальный желудок. Я сразу забыл и про Перца, и про горынов, и вообще…
Я хотел есть.
Правда, благолепие обстановки немного омрачал Тытырин, который нагло устроился во главе стола и успел уже проесть в борту осетра изрядную пробоину. Интересно, когда успел?
И Доминикус. Его не было видно, но я чувствовал, что он где-то здесь и готов ко всему. И рука еще… Ладно. Будем надеяться, что стол мне все компенсирует. Во всяком случае, заглушит. Или приглушит.
– За славную победу! – увидев меня, гаркнул Тытырин.
Поднял бокал с морсом, жадно отпил половину, затем впился зубами в курицу, оторвал от нее кусок и
