— Господи, спаси! Господи, спаси! Господи, спаси!
И Ольга тоже повторила это: «Господи, спаси, не оставь».
Патриарх стоял на горнем месте, благословляя собравшихся.
— Мир всем!
— И духу твоему! — отвечали в храме.
Литургия подходила к концу, близился обряд крещения. Ольга увидела направившегося к ней патриарха.
— Готова ли ты, чадо?
— Готова, владыко.
Темные глаза Полиевкта излучали тепло, когда он спросил:
— Известно ли тебе, дочь моя, что действие таинства совершается самим Господом Иисусом Христом, а священники лишь исполняют волю Его?
Ольга кивнула.
— Я ведаю сие, владыко.
— Тогда учти и помни, что благодать таинства сообщается в зависимости от веры. Веруешь ли ты?
— Да, — почти выдохнула Ольга, ощущая такое волнение, такой трепет, будто она вмиг опять стала юной и неискушенной, будто только теперь она и начинала жить. Это было страшно, это было упоительно!.. Это было ее начало!
Полиевкт видел, что княгиня дает заученные ответы с тем трепетом, какого он и ожидал. Конечно, она согласилась на обряд отчасти из государственных побуждений, и Полиевкт не мог ее за это осуждать. Главное он видел в том, что русская Эльга не таится, стоит перед ним с распахнутой душой, готовая всем сердцем принять веру. И патриарху стало немного не по себе, оттого что именно она, язычница и иноземка, сейчас более чистая и искренняя, чем он, все еще вспоминающий то, что наказывал ему перед службой взволнованный Константин:
— Архонтессу наречешь во Христе Еленою. Так будет лучше. Пусть одна Елена заменит на престоле иную, и пусть это никого не смутит. Елена была — Елена и осталась императрицей. А пока эта весть распространится по столице, пока дойдет до окраин империи, пока мои подданные разберутся, что эта уже не та женщина, пройдет достаточно времени, чтобы что-то менять. Я же получу ту, которую возжелал превыше всего на свете!
Почти безумные слова… Но Полиевкт делал вид, что на все согласен. Так и надо держаться, чтобы они выиграли этот шаг, чтобы дали понять Константину — то, о чем он мечтает, — невозможно!
«И отчего мешкает с приездом святой отшельник Евсевий?» — думал Полиевкт. Он понимал, что Константин разгневается, когда поймет их с Ольгой хитрость. И нужен был кто-то, кто повлияет на императора, кто успокоит… и снимет с ранее столь мудрого и богобоязненного базилевса это наваждение любовного безумия. Патриарх вспомнил чьи-то слова, что любовь — это расстройство ума. Уж с Константином Багрянородным это воистину так.
Вот о чем думал Полиевкт, когда задавал новообращенной положенные вопросы: знает ли она десять Божьих заповедей и Символ веры? Слышала ли о Нагорной проповеди? Она отвечала правильно, без запинки. И покорно протянула Полиевкту руку, когда он повел ее вокруг купели. Ольге еще ранее сказали, что ей оказана честь быть крещенной в императорской купели, но она почти не думала об этом, когда две прислужницы сняли с нее одежды, оставив лишь в одной тонкой рубахе, когда ее косы упали на спину из- под снятого венца и легкого покрывала. Патриарх снова взял ее за руку и подвел к ступеням купели, побуждая войти. Она вошла по грудь. Замерла, ощутив, как на голову легла легкая ладонь Полиевкта, он немного надавил ей на темя, и Ольга подчинилась, трижды погрузившись в воду. Лицо ее стало совсем мокрым, слезы смешались с влагой. Она едва различала голубой дымок фимиама, поднимающийся из кадильниц, все вокруг плыло и мерцало, создавая ощущение волшебства… нет, не волшебства, а чего-то необычного, поразительного, нереального… Ольга едва могла различить проступающие со сводов и колонн фигуры Бога и Богородицы, ветхозаветных героев и святых мучеников…
— Нарекаю тебя именем Елена, — громогласно произнес Полиевкт, и Ольга, неожиданно вздрогнув, бросила вопросительный взгляд на патриарха. Он же продолжил: — Это гордое и славное имя. Его носила мать императора Константина Великого, которая стала первой царственной христианкой в империи, нашла и принесла подданным Животворящий Крест Господень. Это имя тебя обязывает ко многому, новообращенная Елена. И ты также неси свет и истину веры смертным, дабы прозрели они и поняли величие Создателя нашего. Поступай же, как святая Елена, радей об укреплении христианства, где бы ты ни жила. Аминь. — Полиевкт глубоко вдохнул и вывел Ольгу из купели.
Тут же подошли знатные женщины, накинули ей на плечи богато мерцавшее покрывало, опустили на голову длинную вуаль. Ольга все еще лила слезы, ей было так легко, что она и подошедшему Константину улыбнулась радостно и светло. Он же обвел ее трижды вокруг купели, приговаривая при этом:
— Ты стала христианкой, Елена, ты умерла для жизни грешной и вошла в жизнь духовную, святую.
Сейчас он смотрел на нее без прежней жадной страсти, сейчас он был просто рад за нее.
У алтаря протодиакон, подняв большое Евангелие в золотом окладе, громогласно пропел:
— Прему-у-у-дрость!
И подхваченное всем клиром грянуло медленное:
— «Придите, поклонимся и припадем ко Христу…»
Император подвел Ольгу к образам и первый опустился на колени. Она последовала его примеру, а рядом стал молиться коленопреклоненный патриарх.
Это был торжественный, волнительный и радостный день. Ольга долго не могла опомниться, испытывая столь сильное потрясение, что все происходящее казалось ей каким-то зачарованным сном. Со стороны она казалась величественной и спокойной: сделала полагающийся вклад в храм Святой Софии, наблюдала за обрядом крещения своих людей, даже отмечала, как по-разному на них влияет это священнодействие: кто-то тоже начинал плакать, кто-то сиял радостной улыбкой, кто-то горячо молился,
